Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
пятница, 05 ноября 2010
"Обитель Солнца"
(Taiyou no Sumika)
Художник: Emi (10 Rankai)
Перевод: Westgirl ([L]Prawn[/L])
Редактирование: Lkv
Том 1
Размер: 39 стр. (16,3 МБ)
Скачать 1 том
Том 2
Размер: 90 стр. (59,9 МБ)
Скачать 2 том
Том 3
Размер: 101 стр. (64,7 МБ)
Скачать 3 том
Аннотация
(Taiyou no Sumika)
Художник: Emi (10 Rankai)
Перевод: Westgirl ([L]Prawn[/L])
Редактирование: Lkv
Том 1
Размер: 39 стр. (16,3 МБ)
Скачать 1 том
Том 2
Размер: 90 стр. (59,9 МБ)
Скачать 2 том
Том 3
Размер: 101 стр. (64,7 МБ)
Скачать 3 том
Аннотация
суббота, 25 сентября 2010
I. ИМ-ХО
6.
На второй неделе июля москвичей атаковала жара невероятной силы. Асфальт словно пылал под подошвами ботинок, нагревались стены многоэтажек, и ночь не охлаждала спящий город, а дождь не спешил напоить иссушенную землю. Окраины дневной Москвы напоминали огромную каменную пустыню: забравшись в свои норы, горожане отсиживались в них до вечера, и лишь изредка осоловевшие людские телеса лениво перемещались по полуденным улочкам столицы.
Подчинившийся капризу природы, Саске взял в привычку выходить на улицу только утром, до одиннадцати часов, поэтому времени на собственное творчество и самосовершенствование, а также на отдых у него оставалось более чем достаточно. И Саске совершенствовался, размышляя над новой постельной сценой в новой главе своего творческого оплота. И Саске общался, переписываясь с немногочисленными достойными, что находились в его «избранном», и обсуждая с ними глубоко философские проблемы виртуального творчества, загрязнения детьми интернет-сайтов и даже (иногда) пресловутой жары. Отдыхал Саске в процессе свершения первых двух действ. И все было просто прекрасно.
Иногда он заглядывал в «Логово» Робина Гуда, но – толи от жары, толи в связи с наступившими студенческими каникулами, которым была просвещена одна из записей Робина – никаких новинок там не появлялось. Поэтому Саске просто перечитывал старые сочинения хозяина дневника, а после этого неизменно заходил в u-mail и, руководствуясь непонятными душевными порывами, перечитывал их с Робином Гудом переписку, наполняя каждую клеточку своего тела отвратительно жгучей досадой – за то, что из-за собственного гнева так неловко упустил шанс познакомиться с этим не вписывающимся в блеклый строй его виртуальных знакомых и оттого притягивающим к себе как магнит человеком.
Его повести, две из которых оказались брошенными на середине, Саске читал взахлеб, и уже через несколько дней оказался без ставшей необходимой как воздух очередной порцией робингудовских литературных опытов. Когда последнее произведение было дочитано, Учихе даже захотелось поблагодарить автора. Впрочем, эту мысль он отмел также быстро, как некогда передумал просить у Омои телефон Наруто. Конечно же, это было невозможно. И не только потому, что из-за недавнего инцидента они с Робином Гудом официально являлись врагами, а потому что в негласном своде законов фикрайтера было писано, что автору популярному нельзя хвалить автора непопулярного, как бы хорош ни был последний. Популярность, разумеется, измерялась в ПЧ, и в целом, доводила идиотизм пресловутых правил до совершенства. Так, к примеру, у авторов не наблюдалось в «избранном» личностей, которые имели меньше читателей, чем они сами. А если наблюдались – то окружающие моментально задумывались об умственном недоразвитии авторов, ведь тогда получалось, что последние попросту не умели считать.
И Саске снова метался меж двух огней: непопулярность Робина Гуда была слишком очевидной, чтобы признавать написанное им даже мало-мальски сносным. В конце концов, разве могло случиться так, что по-настоящему талантливого человека не заметил бы никто? На миг Саске вспомнилась современная отечественная эстрада, и вопрос сам собою отпал. Только вот комплимент от признанного мастера (Учихи) Робин Гуд все равно не получил. Принимая это целомудренное решение, Саске руководствовался в первую очередь логикой. «Обходился же он как-то без похвалы до этого? И ничего, писал дальше. Вот и теперь обойдется». Решение это далось Саске с трудом: еще несколько дней его посещала навязчивая мысль написать Робину хотя бы в u-mail, где нарушение Учихой великой писательской заповеди никто бы не засвидетельствовал. И еще одна мысль, совсем уж негодная - заложить этим письмом фундамент для их дальнейшего дружественного общения. В итоге Саске, предварительно посвятив час душевным метаниям, написал анонимный комментарий, в который и вложил все то, что хотел бы передать Робину Гуду от своего имени. Его вежливо поблагодарили и, кажется, удивились тому, что он сумел прочесть все три произведения, не уснув в процессе. Тогда Саске вновь похвалил автора, на этот раз заметив, что заснуть в процессе прочтения такой качественной работы может разве что невежда с девятью классами школьных коридоров. На что его вновь поблагодарили, но попросили больше не называть творческую работу «качественной». «Я же тут не мебель собираю и не мясо выпускаю тоннами», - объяснил причину автор. И больше ни разу им не довелось пообщаться. Во всяком случае, до тех пор, пока Робину Гуду вновь не захотелось поразбойничать…
* * *
Запись называлась «Я тоже прославилась», и в «избранном» Саске выделялась на общем фоне благодаря огромнейшему количеству комментариев. В записи была спрятана ссылочка, смутно Учихе знакомая, и сдобренная еще более «искрометным», чем у Саске, юмором история о том, как состоявшегося автора с ног до головы окатил грязью какой-то неадекватный (естественно) и несостоявшийся (разумеется) ребенок девятнадцати лет. «Наверное, все-таки стоит закрыть дневник, - признавалась авторша одному из сочувствующих комментаторов. – Я уже человек взрослый и пришла сюда не для того, чтобы участвовать в таких «битвах». И, извините, выслушивать мнение всяких детей, о котором я не просила, мне не хочется».
«Правильно, я тоже свой давно закрыла. Не обращай внимания, идиотов много», - согласился кто-то.
«Нет, мне просто интересно, что человек пытается этим добиться? Вообще какой смысл в его записи?» - Поинтересовалась пострадавшая.
«Просто человек так вымещает злобу за то, что сам никому не нужен. – Заметил местный знаток человеческих чувств. – Сам что-то пишет, но сколько у Вас ПЧ, и сколько у него. Все очевидно».
Испытывая чувства, чем-то схожие с чувствами человека, вляпавшегося в дерьмо, Саске читал эту покрытую тонким налетом взаимного лицемерия переписку. В их словах он против желания видел свои собственные недавние мысли, и от этого к отвращению вскоре добавилась досада. А мудрые обитатели чужого дневника, тем временем, пришли к единственно верному выводу: ребенок девятнадцати лет был невежественным быдлом и троллем. Впрочем, к подобному выводу авторы прибегали всякий раз, когда их что-то не устраивало.
Бросив переписку на середине, Саске перешел по ссылке. Знакомый дневник запестрил белыми буковками на темном фоне и раскрыл Учихе тайну столь бурной реакции его старой знакомой. Эта была пронизанная насмешками запись, в которой Робин Гуд в очередной раз говорил то, что хотел. Дочитав ее до конца, Саске без труда догадался, что так сильно разозлили великую «состоявшуюся» авторшу последние слова, в которых Робин Гуд словно бы извинялся за излишнюю критичность в описании недостатков чужого «шедевра». «Хотя это всего лишь фанфик». Сему изречению в переписке на дневнике авторши была просвещена, по меньшей мере, треть комментариев. Никто не желал соглашаться с тем, что фанфики не ровня полноценному литературному произведению, и гнусный Робин Гуд был признан еще и человеком без чувства прекрасного, но закованным в кандалы несправедливых общественных догматов.
Саске перечитывал написанное им, и с каждой секундой в нем росло желание либо присоединиться к переписке, источающей в сторону Робина Гуда тонны концентрированной ненависти, либо сказать пару ласковых слов хозяину «Логова». Для Учихи как для студента с отделения прозы очевидной была граница между литературой первичной и вторичной, коей и являлся фанфикшен. Но принимать это как факт не хотелось, потому что в этом случае принижалась вся важность и ценность проделанной им работы, и в такие моменты Саске с удовольствием погружался в меланхоличные раздумья о том, что его вторичная литература во многом превосходила некоторую первичную литературу, а значит, и граница была прочерчена неверно и разница была обозначена неточно. А к работе его возвращалась ценность. И это было самым главным.
Какое-то время потратив на бесполезное разглядывание «формы» комментария, Саске решился. Он написал от своего имени, а сразу же вслед за этим пожалел о содеянном, мысленно окрестив сей поступок опрометчивым. Робин Гуд, вероятно, еще не забыл его, пусть и не упомянул ни разу в своих мемуарах, а значит, беседа априори не обещала быть приятной. Даже несмотря на то, что комментарий Саске сам по себе не располагал к очередной возвышенной беседе с использованием утонченных и, местами, не очень утонченных оскорблений...
«Если что-то, пускай и не признанное за искусство, пользуется широкой популярностью и, самое важное, по всем критериям качества подходит определению «искусство», тебе не кажется, что можно проигнорировать его официальный статус?»
Ответа он ждал минут пять, но за это время весь издергался и сотни раз успел пожалеть о том, что полез в чужую склоку вообще и в дневник Робина, в частности. Ответ, однако, был не особенно кровожаден.
«Искусство. Фанфик. Искусство и фанфик. Фанфик - искусство… Произнеси несколько раз вслух. Это очень смешно звучит», - и Саске, хоть и не последовал этому совету, улыбнулся.
«Хорошо, я загнул. Литература».
«Литература – искусство». - Ответили ему.
«Да? Но то, что сейчас печатается как литература и гордо именуется литературой тоже сложно назвать искусством». – Он нажал кнопку «отправить» и в состоянии подозрительной эйфории поудобнее устроился в кресле.
Ответ пришел быстрее предыдущего и, к смутной учиховской радости, начинался с улыбающегося смайла. Сие Саске воспринял как огромнейшее достижение со своей стороны, потому что за недели изучения робингудовского дневника успел узнать, как редко тот вспоминает о существовании этих забавных карикатур на людские чувства.
«Ага. Я придумал им название «бумагомарательство», но его почему-то отказываются принять как официальное, хотя я уже даже написал Медведеву... В ЖЖ».
Саске вновь улыбнулся и погрузился в раздумья над ответом. Все же он пришел сюда не для того, чтобы шутить с Робином Гудом на тему прозябания главы их государства в интернете, а отстоять свою правду. Наконец, не придумав ничего лучше, он написал:
«И все-таки ты зря пристал к этому автору. Ей уже за тридцать, она просто занимается любимым делом, а ты тут со своими разборами сюжетных тонкостей ее работы. Она не просила о критике, тем более, такой».
«Ага. А положительную, наверное, можно?» - С язвительностью поинтересовались у него. – «А мне, между прочим, сорок…»
Саске снисходительно покачал головой.
«Тебе не сорок».
«Да нет, сорок! – Повторил Робин Гуд. – Просто я сохранил детскую непосредственность и чистоту, и еще что-то в этом роде… Но знаешь, что самое главное? Что не имеет ровно никакого значения, сколько кому лет. Только идиот будет кичиться своим возрастом в виртуальности. Тут все равны. И правила на всех одни. И народная мудрость одна. Хотя, казалось бы, причем здесь народная мудрость? А… Вот! Взялся за гуж, не говори, что не дюж».
Сразу же по прочтению ответа Саске понял, что еще до создания этой записи Робин Гуд, очевидно, был наслышан о нескромном мнении авторши насчет ее же глубоко философских творений. С самого начала их разговора он выжидал удобного момента, чтобы с блеском обличить Робина Гуда, напомнив о его недавней атаке на сообщество, безжалостно критикующее несчастных малолетних авторов. А Робин Гуд, между тем, не отступился от своих слов. Он не нападал на слабых, но атаковал сильно зазнавшихся. И в этом Саске отчетливо виделось сходство его незнакомца с героем английских баллад.
«Ты не ошибся, выбирая никнейм». – Коротко ответил собеседнику он, хотя в соседней «вкладке», на дневнике несчастной творческой натуры вовсю велась беседа о том, как мало общего имеет Робин Гуд виртуальный с оригинальным Робином Гудом, и как велико самомнение этого парня, ежели ему хватило наглости назваться именем, этимологически связанным с прозвищем благородного разбойника.
«Осторожней. Для меня твои слова – комплимент», - предостерег Учиху Робин, вновь отправляя ему улыбающийся лимонно-желтый смайл.
Саске в задумчивости перечитал его ответ несколько раз, а потом, уже не мучаясь глупыми сомнениями, как с неделю до этого, написал: «Ничего страшного. Ведь это и есть комплимент». И когда сделал это, почувствовал облегчение – словно снял с себя груз давнего обещания.
7.
Личная гамма Учихи Саске была человеком знающим и разбирающимся в особенностях мышления потенциальных читателей «полноценной» литературы, которой в предыдущей главе было уделено немалое внимание. Саске был бесконечно благодарен ей за то, что она вовремя остужала его писательский пыл и не давала испоганить превосходное глубокомысленное творение о ебле в мужском туалете связанной сюжетной линией и претензией на авторское рассуждение. Возможно, отчасти и благодаря ей рос список ПЧ Учихи Саске, а значит, как фанфикер рос и сам Саске.
Да, эта девушка знала свое дело.
«Вот здесь, как мне кажется, лучше сократить абзац. Выкинуть лишнее, понимаешь? Я не вижу в нем никакого развития событий, но вот отвлекает внимание он здорово. Когда дочитала, забыла уже, о чем главные герои говорили».
Как обычно, Саске предпринял вялую попытку оправдать свой проступок.
«Сами события здесь, конечно, не развиваются, зато описывается обстановка, в которой им придется развиваться еще, как минимум, главу».
Девушка одарила упрямого гения улыбающимся смайликом и написала очевидное:
«Описания обстановки оставь для своего мастера, а читателям нужен более сжатый вариант, понимаешь? Чтобы не было такого: за главу автор представил читателю героя, и этот герой вышел из дома».
«Правильно, к концу главы герои должны, минимум, один раз трахнуться». – Настрочил Учиха в ответном послании.
«Это твой сарказм?» - Поинтересовались у него. – «Или это ты еще от вчерашнего не отошел?»
Последние написанные ею слова, только Саске прочел их, в мгновение перенаправили его мыслительный процесс в новое русло. Смутно угадывая во «вчерашнем» свой дружественный диалог с Робином Гудом, Саске осторожно спросил:
«Это ты о чем?»
«Читала твою вчерашнюю переписку с великим критиком одной нашей знакомой». – Честно ответила та.
«Было дело». – Написал Учиха, искренне надеясь, что такой лаконичный ответ безжалостно уничтожит в его подруге весь интерес к Робину Гуду и его с Саске подозрительно беззлобному разговору. Но девушка была приставуча и привязчива – прямо как лучшая подруга Харуно Сакуры, а посему ее следующим вопросом стало:
«Это не тот, который на тебя наехал на ИМ-ХО?»
Саске тяжело вздохнул и написал краткое «да», подозревая, что вслед за этим последует небольшая тирада о странностях человеческой души, выражающихся в том, что людей чудесным образом тянет полюбезничать с подлецами, оскорбившими и унизившими их в недалеком прошлом. Однако он ошибся. Словно не заметив его ответа, девушка написала лишь о том, что несправедливо обиженная авторша, также прочитавшая саскину переписку с троллем, была несколько удивлена. Саске высказал предположение касательно того, что удивлена была не она одна. Подруга поспешно согласилась и раскрыла своему подопечному творцу значение слова «несколько».
«Ты знаешь, как она в аське бесилась? О-ох…» - И для более точной передачи экспрессии девушка воткнула посреди строки повешенный смайл. – «Она считает, что ты специально. Мол, даже врагу комплимент сделал, вот как ее ненавидишь».
Саске некоторое время усердно зажимал рот рукой, а потом не выдержал и рассмеялся. Приступ хохота длился без малого пять минут, так что саскина приятельница была сильно удивлена, получив в качестве ответа лишь парочку слов.
«А у нее дети есть?»
«Ты это к чему спрашиваешь? Ну нет, вроде бы».
«Да просто представил сейчас… Типичная российская квартирка, двушка или трешка, парочка голодных детей лет пяти дерутся друг с другом, периодически призывая маму остановить учиненное ими же безобразие. А мама сидит, уткнувшись носом в экран монитора… в аське!»
Определенно, Робин Гуд оказывал на него исключительно негативное влияние.
Он не ждал ответа, полагая, что после такого приятельница не захочет иметь с ним ничего общего, как минимум, парочку дней. Пришедшее письмо вызвало у него легкую улыбку.
«А что еще ждать от граждан, чей президент вставляет в публичные выступления фразу «вот я тут прочел на ЖЖ…»?»
«Этот народ непобедим…»
«В Варкрафте».
* * *
«Спасибо», - светилось на темно-синем единственное слово. Саске глядел на экран ноутбука с печалью, досадой, разочарованием и еще чем-то настолько же нелепым для человека, который вчера снизошел до робингудовской персоны, как гласила официальная версия (несколько записей учиховских ПЧ), а вовсе не мучился неделю, пытаясь написать виртуальному незнакомцу самое обыкновенное письмо с похвалой. Периодически переводя взгляд на «аватар» своего недавнего собеседника с броским прозвищем Rob in Hood над ним, Саске сосредотачивал свои мысли на том, что вчера ничего особенного не случилось, но вместо успокоения обнаруживал в своей измученной душе новые клочки гнева.
Причина сей странной реакции на слово благодарности была достаточно веской. Саске вряд ли мог даже мысленно озвучить ее, не говоря уже о том, чтобы предпринять какие-либо попытки для исправления сложившейся ситуации, что усугубляло его и без того тяжкие страдания. Причина эта была, однако, не особенно постыдна: делая своему официальному врагу комплимент, Саске рассчитывал на бурную ответную реакцию со стороны этого самого врага. «Спасибо» в этой бурной реакции, конечно, тоже присутствовало, но кроме него там непременно должны были находиться разнообразные намеки на то, что Робин Гуд не ожидал от Саске такой объективной оценки, но теперь, конечно же, весьма рад и, в свою очередь, меняет отношение к Учихе с резко отрицательного на резко положительное (хотя Саске-то знает, что отрицательным оно не было никогда). В дальнейшем их разговор перетекает в «у-мыл», где Робин Гуд между делом выбалтывает, что давно уже наблюдал за Саске, отметив его в свое время как человека уникального и не схожего с прочими виртуальными «бумагомарателями». Саске на этом месте, конечно же, улыбнется и мудро ответит, что в таком случае Робин Гуд мог просто написать ему в «у-мыл» вместо того, чтобы ломать на «ИМ-ХО» бесславную комедию. И они простят друг друга, и торжественно добавят друг друга в «избранное», что положит начало весьма интересному общению...
В тайне надеясь на такой наркотически-бредовый исход событий, Саске глупо улыбался, ожидая вчера робингудовский ответ. А получив в ответ скупое «спасибо», вначале онемел, потом взбесился и, наконец, почувствовал колющее чувство стыда – за то, что посмел допустить в мыслях даже отголоски таких глупых, как вмиг стало ясно ему, надежд.
Большей частью общаясь с преданными поклонниками своего творчества (или своей смазливой физиономии), Саске привык к тому, что каждое его слово ценилось любым виртуальным существом на вес золота, а уж его одобрение, будучи явлением крайне редким, и вовсе вызывало у поклонников полноценной вторичной литературы приступы неземного счастья. В случае с Робином Гудом Саске пошел дальше: он сделал первый шаг, написав юноше беззлобное послание; он сделал и второй шаг, одарив Робина комплиментом. Но к нему на встречу никто не кинулся сломя голову. Робину Гуду было плевать на то, что думали про него пользователи с «ИМ-ХО», преданные фанаты несправедливо обиженной авторши и весь мир в целом. Неудивительно, что ему было безразлично и то, какое мнение о нем сложится у Саске.
Все это было очевидно, но до избалованной персоны Учихи доходило долго и муторно. В словах Робина Гуда ему виделась скрытая симпатия, в смайликах – чуть ли не голубая любовь. Получив «спасибо», явно располагающее к окончанию разговора, Саске сперва подумал, что его комплимент был чересчур неожидан и потому вызвал у Робина Гуда временный словесный запор. Более распространенного ответа он ждал около десяти минут, и вернулся в свои владения злой как черт и полностью разочаровавшийся в людях. Засранец Робин даже не представлял, чего Саске стоило занять его позицию! На следующий день его опасения подтвердились: обиженная теперь еще и Учихой авторша вместе с особо приближенными к ней удалилась из «постоянных читателей» Саске. Запись на ее дневнике, посвященная Робину Гуда, таинственным образом стала закрытой для него, и с неприязнью глядя на красную строку, уведомляющую о сим событии, Учиха мнительно размышлял о том, какие гадости теперь там выльют ему на голову.
Ну разве стоило оно того?
* * *
Со скоростью подобной той, с которой возникали очаги лесных пожаров в Подмосковье, в ленте «избранного» Учихи Саске возникали очаги ядовитой ненависти, направленной на зловредного Робина Гуда. Почти все они были либо очень крохотными по размеру, либо невероятно огромными и включающими в себя доскональный разбор написанной троллем «белиберды», оформленный в духе записей с незабвенного «ИМ-ХО». Саске, задетый безразличием Робина за живое и в связи с этим поначалу даже одобряющий подобные новинки, читал их и читал комментарии к ним. Обычно переписки завершались после непродолжительной дискуссии на тему завистливых личностей, обделенных вниманием, и не несли в себе никакой ценности. Мстительность же, которую пользователи вкладывали в каждый подобный пост, была до неприличия очевидна, но на фоне обсуждаемой робингудовской записи неказиста и убога. Робин Гуд, вероятно, даже не знал о том, насколько популярен он стал за последние несколько дней. В очередной раз пообещав самому себе больше ни капли внимания не уделить этому человеку, Саске все равно исправно, как добросовестный работник, заходил в темно-синее «Логово». Кроме него никто не осмелился написать Робину Гуду. Мстить на «дневниках» было принято за глаза. Так, жизнь шла своим чередом: виртуальные граждане развлекали себя виртуальными склоками, а главный участник этих склок писал на своем дневнике о том, как весело купаться в жару ночью, как хорош Мариенгоф, и как прекрасно, что его не приняли в Литературный институт имени Горького…
«Он поступал в литературный?».
Саске кликнул на ссылку, предлагающую прочесть дальше, и погрузился в секреты шервудского разбойника. Он поступал, и его не приняли. И куда же он в итоге отправился? Нет, гораздо важнее узнать, почему его не приняли. С нетерпением постукивая пальцами по компьютерному столу, Саске скользил взглядом по тексту. Глаз выхватил смутно знакомое словечко «дефектология», зацепился за фамилию мастера с отделения прозы, но причину, навсегда закрывшую автору доступ к одному из лучших институтов Москвы, Саске не отыскал. Было ясно только, что Робин не прошел, из-за чего потерял целый год, самоуверенно подав заявку на поступление лишь в один ВУЗ. Значит, несмотря на то, что он был ровесником Учихи, на год в обучении он все же отставал. Удивительно, Саске и в жизни бы не подумал. Впрочем, также не верилось и в то, что работы этого парня оказались недостаточно хороши для Литературного. Хотя это могло быть объяснено очень просто: Робин Гуд не понравился мастеру. В институте существовала вековая традиция: в него не брали очень глупых и очень умных. И если Робин Гуд прошел творческий конкурс, неплохо сдал экзамены, у него все равно были шансы оказаться отвергнутым после собеседования. Особенно если он высказал мнение неугодное вершащей правосудие комиссии. А он, к своему несчастью, мог это сделать запросто.
Однако ни единой нотки печали не сквозило в написанных Робином Гудом строках, если можно было допустить, что человек, подобный ему, вообще мог печалиться. Поведав о собственной неудаче в пристанище юных литераторов, Робин рассказал и о том, куда спустя год подал заявление он. А если быть предельно точными, показал. На фотографии, завершающей рассказ, возвышалось огромное здание гуманитарных факультетов МПГУ с белеющим плакатом «национальное достояние» над широкой лестницей входа. И откровение его студента под фото: «Если бы вы знали, как там классно».
Саске улыбнулся. Настоящий патриот. Значит, он учился в МПГУ, на первом (ныне – втором) курсе одного из гуманитарных факультетов ВУЗа. Следуя, скорее, сиюминутному порыву, нежели собственному осознанному желанию, Саске просмотрел текст записи еще разок, а после скосил глаза к ее концу. Судя по тому, что ползунок на правой стороне «окна» еще не проделал и половины своего пути, следовало предположить, что это робингудовская запись вопреки обыкновению не осталась без внимания постоянных читателей «Логова». Обычно Робину писали три человека и, гораздо реже, парочка поклонников его таланта разжигать виртуальные распри. Чаще всех в контакт с шервудским разбойником вступал некий Мерчендайзер, личность сомнительная (потому как закрывшая для случайных посетителей свой дневник). С хозяином «Логова» он был, как говорят, на короткой ноге, чем пробуждал в Саске смутную зависть и призрачные надежды когда-нибудь приблизиться к Робину Гуду так же близко. Но сейчас ни его, ни двух других завсегдатаев «Логова» не наблюдалось в «комментариях». Зато в глаза отчетливо бросалось общественное имя «Гость», что раскрывало сущность представленной переписки еще до ее прочтения.
«Нелегко тебе пришлось, да?» - Вопрошал «глас народа».
«Да нет, - было ему ответом. – Как видишь, все сложилось как нельзя лучше».
«Ага. Но со стороны твоя радость выглядит так, как будто ты сам пытаешься себя в этом убедить. Послали в Литературном, но приняли в МПГУ, куда вообще, раскрою тайну, принимают кого угодно. Хоть имбицилов. Огромное достижение. Есть чем гордиться. Молодец!
Удивляет только, как у человека, который сам ничего хорошего не сотворил в жизни, хватает наглости критиковать другого. Но, наверное, это вечный вопрос…» - И за сим очередной комментарий загадочного гостя обрывался.
«Сволочь», - мысленно поставил диагноз неизвестному Саске и перевел взгляд на робингудовский ответ.
«А… так ты от униженной и оскорбленной авторши? Ну так бы сразу и сказал(а), я бы не стал поддерживать разговор. P.S.: а насчет имбицилов ты это загнул(а). Может, только людей с ЗПР».
Собеседник некоторое время молчал, явно раздумывая над смыслом представленной ему аббревиатуры, и после оценил Робина Гуда со всей присущей «гостям» честностью и искренностью.
«Какой скучный тролль».
«Ну я бы мог и поругаться. Но тебе не кажется, что тролль, кормящий другого тролля, это как-то…нелогично?»
«Да, простите, забыла, тролли – это в основном неудачники, которые…»
Обсуждали они тонкости значения и употребления понятия «тролль» еще достаточно долгое время. Саске со злобой читал сообщения «гостя», позабыв о том, что около месяца назад сам поступил с Робином Гудом точно так же и был ведом схожими мотивами. Окрыленный анонимностью, собеседник украшал свои слова резной оправой из ругательных слов, а встречая в ответ удивительное спокойствие хозяина дневника, укорял его еще и в неумении «постоять за себя». Часам к девяти вечера Робин сообщил, что уходит и пожелал неизвестному, к тому времени уже скатившемуся к банальным предложениям «убиться ап стенку», оставаться таким же красноречивым и в дальнейшем. Неизвестный еще сильнее разозлился от этого пронизанного сарказмом напутствия и поинтересовался, не отругают ли Робина папочка с мамочкой за то, что он не лег в восемь (как обычно). Ему раскрыли, что живет Робин Гуд с другом в съемной квартире, так что папочки и мамочки рядом нету (к сожалению), и что сейчас он, Робин Гуд, уходит гулять, но по возвращению с удовольствием пообщается с загадочным анонимусом. Как и в случае с Саске он воздерживался от «олбанских» оскорблений и примитивных издевок, которые включались в использование даже «высокообразованными» жителями «дневников» в те кульминационные моменты, когда жителей что-то раздражало. Его ответы вызывали у неизвестного собеседника непоколебимую уверенность в том, что мерзкий хозяин дневничка просто трус, способный заявить о своем «фи» (разумеется, лишь из зависти к великой авторше), но не могущий отстоять собственные слова. В уходе Робина ему мерещился бесславный побег, и, как казалось Саске, причиной этому была не одна его ненависть к хозяину «Логова». В настоящее время понятие «храбрость» было подменено в людских умах на «наглость», «упертость» и, чуть реже, «идиотизм». Храбрым был тот, кто более продолжительное время мог обливать своего собеседника словами различной степени оскорбительности, а трусом тот, кто предпочитал не продолжать разговор со столь безмозглым созданием. Глядя на то, как уже от своего логина «Гость», действительно оказавшийся особой, приближенной к авторше, вновь обвиняет Робина Гуда в трусости, Саске стал хмур как туча. Ах, каким смелым был он, выждавший ухода автора, чтобы раскрыть личико! Бывший «гость», тем временем, добавил, что теперь ему ясно, почему Робин так поступил с незабвенной авторшей.
«… у человека, которого не приняли в Литературный, наверное, просто не хватит мозгов сотворить что-то такое же. Конечно, с горя – только критиковать. Поздравляю! – (Снова). – В МПГУ Вам самое место. Среди таких же… непоступивших!».
Это стало последней каплей.
«По-вашему в Литературный его именно не приняли, а не просто «срезали» на собеседовании?».
Разумеется, комментарий был написан анонимно, что дало собеседнику возможность подозревать в написавшем его Робина Гуда и связи с этим не скупиться на грубость в ответе.
«Срезы – это все домысли идиотов, у которых просто мозгов и смелости не хватает признать, что их не приняли из-за отсутствия таланта, которого, кстати, у этого существа никто, в том числе и я, не заметили. Принимают за знания».
Саске парочку раз перечитал сей пронизанный житейской мудростью ответ и, некоторое время посвятив бессмысленным размышлениям на тему «а стоит ли?», написал уже от своего логина:
«Как студент Литературного могу Вам с уверенностью заявить, принимают там за взятки и по связям».
Разумеется, никто не стал ругаться с великим автором «того самого фанфика, где герои ебались на пляже», и еще одного – где герои с пляжа перебрались на стиральную машину (которая всегда работала в режиме «отжима»). Разумеется, великого автора на следующий день покинули еще несколько не менее великих личностей, напуганных тем, что автор свихнулся, и это безумие может оказаться заразным. Безусловно, в ленте избранного Саске стали появляться таинственные закрытые записи. И, конечно же, «просканировав» интернет на наличие своего никнейма, несчастный защитник шервудского разбойника нашел с десяток записей, в которых его последние поступки подвергались углубленному психологическому анализу и в итоге определялись как «очень неоднозначные».
С досадою наблюдая, как от него удаляется караван читателей, которых он получил лишь благодаря взаимовыгодной «дружбе» с такими же популярными авторами, ныне тоже сбежавшими от него, Саске думал о бессмысленности своего поступка и о том, что, несмотря на это, недостаточно сильно сожалеет о содеянном. Долгое время наблюдая за Робином Гудом, он, завороженный каждым шагом этого человека, никогда не задумывался о том, что же его так притягивало к нему. Талант, ум, несправедливо окруженные одиночеством или неприязнью тех, о ком Робин говорил правду? Или, может быть, и вправду странности человеческой души, из-за которых этот парень, очевидно, навечно застрял в голове Саске? Возможно, в том числе и это. Но умом был одарен не один Робин Гуд, как и одиночеством, как и талантом. И Саске часто ловил себя на мысли о том, что выводы Робина, его установки и ценности отличны от ценностей и установок Учихи так, как отличен от минуса плюс, и как несхож ветер с землею. Они были не просто противоположны, они были несравнимы. Но и это в глазах Саске не являлось событием уникальным и, вопреки известному физическому закону, не притягивало, а скорее, отталкивало от Робина Гуда. Было что-то еще. И это «что-то» таилось к каждой записи Робина, сквозило в каждом шаге. Он был счастливым. Он был свободным. Прямолинейным, грубовато-честным. Но добрым и заразительно-веселым. Если бы потребовалось описать его одним словом, Саске бы сказал: «Цветной». Все черно-белые, и он один – цветной. Очень глупое, конечно же, описание…
Когда он признал это, стало проще. А все, что он сделал, и что привело к таким печальным для его виртуальной карьеры последствиям, отныне было сделано не зря. Но верно, должно быть, сказал Робин про народную мудрость. Она не ошиблась и здесь. Не бывает худа без добра, и когда следующий день медленно побрел к вечеру, Саске нашел в папке «входящих» своего «у-мейла» коротенькое робингудовское послание.
«Спасибо тебе. И привет».
пятница, 17 сентября 2010
воскресенье, 12 сентября 2010
Бойтесь своих желаний. Они могут исполниться…(с)
Давным-давно в моем e-мэйле появились несколько писем, авторы которых как бы между делом (восхвалениями) пожелали высказать свои желания.
Первый автор пожелал: «бесит Кан. Достал уже рулить Учихой. Пусть в следующей главе все вернется в свое русло, и Саске ему отомстит». Второй автор поинтересовался: «Почему Вы по одному фендому в основном пишите?» , - и захотел, - «…чего-нибудь по Хаусу М.Д.». Третий автор очень долго брызгал слюной, плакался мне в жилетку и лишь под конец письма признался, что его: «…достали косплееры, непохожие на персонажей! достали жирные сакуры и наруты с грудями. И бесит, что главного героя косплеют такие гоблины! Ну за что?»
Я долго медитировал над этими тремя письмами и, поскольку все мало-мальски состоявшиеся говнофикеры хотя бы один фик в своей жизни написали по читательскому наказу, я понял, что и мне нельзя отрываться от традиции своих собратьев, и тоже написал несколько небольших опусов по заявкам. Без логичного сюжета, связанного повествования и покровительства музы… Но зато – по заявкам! Наконец-то я стал настоящим говнофикером!
Воспаленный бред в трех актах:
1. О том, как Саске Кану отомстил.
2. О том, как доктор Хаус в Конохе прославился.
3. О том, как Наруто о косплее узнал.
Воспаленный бред № 3 (ну или 4, я уже запутался)
О том, как Наруто о косплее узнал
О том, как Наруто о косплее узнал
(Легенда о бесстрашном косплеере)
воскресенье, 05 сентября 2010
Бойтесь своих желаний. Они могут исполниться…(с)
Давным-давно в моем e-мэйле появились несколько писем, авторы которых как бы между делом (восхвалениями) пожелали высказать свои желания.
Первый автор пожелал: «бесит Кан. Достал уже рулить Учихой. Пусть в следующей главе все вернется в свое русло, и Саске ему отомстит». Второй автор поинтересовался: «Почему Вы по одному фендому в основном пишите?» , - и захотел, - «…чего-нибудь по Хаусу М.Д.». Третий автор очень долго брызгал слюной, плакался мне в жилетку и лишь под конец письма признался, что его: «…достали косплееры, непохожие на персонажей! достали жирные сакуры и наруты с грудями. И бесит, что главного героя косплеют такие гоблины! Ну за что?»
Я долго медитировал над этими тремя письмами и, поскольку все мало-мальски состоявшиеся говнофикеры хотя бы один фик в своей жизни написали по читательскому наказу, я понял, что и мне нельзя отрываться от традиции своих собратьев, и тоже написал несколько небольших опусов по заявкам. Без логичного сюжета, связанного повествования и покровительства музы… Но зато – по заявкам! Наконец-то я стал настоящим говнофикером!
Воспаленный бред в трех актах:
1. О том, как Саске Кану отомстил.
2. О том, как доктор Хаус в Конохе прославился.
3. О том, как Наруто о косплее узнал.
2. О том, как доктор Хаус в Конохе прославился
(История о локальной пандемии, великой дружбе и анальном клеще)
пятница, 03 сентября 2010
I. ИМ-ХО
5.
Двадцать первого июня было еще жарче, в честь чего студенты прониклись к себе особенно сильной жалостью и, оккупировав двери выделенного для экзамена кабинета, делились друг с другом опасениями по поводу нерабочего состояния собственных мозгов.
Вместе с остальными «автоматчиками», как любила выражаться их староста, Саске прошел первым и теперь скучал неподалеку от кабинета, разглядывая взволнованную толпу. Омои, ради которого Саске и тратил свое бесценное время столь бесполезным образом, не пришел к началу экзамена. То было дальновидным решением – у дверей и так выстроилась длинная очередь. Однако особого восхищения дальновидность сокурсника в Саске не пробуждала. Вот, отклеившись от облупившейся стеночки, по направлению к нему направилась Сакура, улыбающаяся застенчивой улыбкой. Учиха мысленно ругнул Омои еще разок и приветственно ей кивнул. Девичья улыбка озарилась надеждой на лучшее, и Сакура ускорила шаг. Саске снова мысленно выругался – на этот раз корил он себя.
- Привет… - Ее голос в общении с ним всегда приобретал какие-то заискивающие нотки, словно Саске был ее начальником, и она пришла просить о незаслуженной надбавке. – Ты разве уже не сдал?
- Сдал. – Хмуро ответил он.
Она пожала плечами, будто ее о чем-то спрашивали.
- Просто ты обычно сразу уходишь… - Словно оправдываясь, добавила вслед за этим.
Саске вздохнул.
- Кого-то ждешь? – Несмело поинтересовалась она.
- Да.
Следующий вопрос от Сакуры последовал лишь после длительных душевных метаний, о чем красноречиво говорили ее бегающие глазки и приоткрытые губки.
- Девушку?..
Скептически поглядев на сокурсницу, Саске пометил для себя: в следующую его с Наруто встречу узнать, что он нашел в этом создании. Почему-то в том, что встреча непременно состоится, Учиха не сомневался ни секунды.
- Да. – Неожиданно для себя ответил он и, поднявшись со стула, вместе с партой жестоко изгнанных из пустующего рядом кабинета, направился в сторону лестницы. После беседы с этим повернутым на его мифических девушках существом, нестерпимо захотелось пить.
- Ты куда? – Донесся до него расстроенный возглас Сакуры.
Омои пришел только спустя час. Оглядел толпу у кабинета, спросил гениальное: «Кто последний?» - и, получив не менее гениальный ответ: «Мы», - так же неспешно, как и пришел, направился обратно к лестнице. С Саске, который вынужден был коротать время ожидания в компании Сакуры и ее заклятой подруги с отделения художественного перевода, они, как и на предыдущем экзамене, вновь столкнулись на лестнице.
Глядя на осчастливленное сей встречей, измученное лицо Саске, Омои также изменился в лице и впал в состояние глубокого раздумья, но логического объяснения столь бурной радости сокурсника так и не нашел.
- Ну что, как оно? – Озвучил глубокомысленный вопрос мулат, когда они, придя к единогласному решению найти прохладное место, зачем-то вышли на раскаленную жарою улицу.
- Что «оно»? – Не понял Учиха.
Омои загадочно повертел рукой в воздухе и только потом уточнил:
- Сдача экзамена.
- У меня автомат. – Уже в который раз произнес эту фразу Саске, направляясь к табачной палатке.
- А…жаль. – Довольно бестактно заметил Омои и заковылял следом, тараня задумчивым взглядом землю. Когда Учиха купил пачку «Dunhill Blue» и (соответствующую дизайну пачки) зажигалку, Омои, отвлеченный процессом распаковывания, соизволил поглядеть на него.
- Ты куришь?
- С некоторых пор. – Ответил Учиха, мысленно с неохотой признавая, что причиной этому послужили недавние злоключения в интернет-мире.
Мулат просканировал взглядом сигаретную пачку и поставил сокурснику неутешительный диагноз:
- Гламурненько.
- Я тебя убью. – Беззлобно отозвался Учиха и протянул товарищу открытую пачку.
- Я не курю. – Отклонил предложение тот.
- …но разбираешься в степенях гламура. – Съязвил Саске.
- Ну так друзья курят, вот и разбираюсь. Наруто, между прочим, тоже, не заметил?
При упоминании этого имени Саске вспомнил, ради чего так страдал и мучился в ожидании Омои. Все сложилось удачно: теперь Саске не придется самому заводить эту тему, раскрывая тем самым нездоровый интерес к другу сокурсника. Остается только, как бы невзначай, спросить…
- А он, кстати, с Шикамару за тобой сегодня тоже заедет?
Омои некоторое время молчал, меланхолично пережевывая жвачку столетней давности. Наконец, вяло пробормотал.
- Нет, сегодня у них нет экзамена, зачем им приезжать-то?
- Из мужской солидарности? – Будто бы в штуку спросил Учиха.
- Ага… от такой жары она уже расплавилась и испарилась. – Поддержал его Омои.
Постояв на жаре еще немного, они купили минералки и направились обратно в институт, хотя теперь, пожалуй, оставаться вместе с Омои у Саске не было особой необходимости. Вышагивая по прохладному коридору первого этажа, он с огорчением думал о том, что на самом деле все сложилось далеко не удачно. Начиная с публикации злополучной подборки на ИМ-ХО все складывалось просто отвратительно. Если бы не та бессонная ночь, он не совершил бы бессмысленную поездку в институт, не столкнулся бы с Омои, не познакомился бы с Наруто и Шикамару и теперь не раздражался бы так из-за невозможности встретиться с Узумаки. Лучше вообще не вылезать из привычной колеи, если эта вылазка окажется единичной по счету. Где-то на втором лестничном пролете в голову Саске пришла мысль: просто попросить у Омои телефон Наруто или хотя бы е-мейл. Мысль была светла и здрава, но так как сам Саске во всяких отношениях был инертен и закован в кандалы социальных устоев, мысль показалась ему ужасно вызывающей и способной разрушить его образ человека, который не безразличен многим и которому безразличны многие. Поэтому на подходе к третьему этажу она была полностью уничтожена, а Учиха почти смирился с тем, что та его встреча с Наруто была единственной.
Из института в тот день он все-равно вернулся позднее, чем следовало бы человеку, чьи планы были испорчены столь неприятным образом, и, по своему обыкновению, отправился на «дневники». Совершив ряд знакомых любому автору манипуляций, а именно: просмотрев полученные подношения (комментарии) и посетовав на то, что подданные (ПЧ) как всегда невнимательны к своему божеству, Саске быстро заскучал, со скуки попробовал написать продолжение к одному из своих великих шедевров, но написать ничего не смог, и потому вернулся на «дневники», а оттуда – некоторое время помучившись сомнениями, отправился в «Логово» Робина Гуда.
Официальная версия похода была такова: настолько жирные тролли, каким был его недавний знакомый, после столь позорного поражение (как бан на «ИМ-ХО») не могли оставаться безучастными. И поскольку тролли были еще и очень трусливыми, в гордом одиночестве придти на дневник несправедливо обиженного ими автора они тоже не могли – в конце концов, там обитали сторожевые ПЧ. А посему оставался троллям один выход – излить желчь в своем собственном логове. И хотя Робин Гуд с самого начала был один и, кажется, нисколько исходящей слюною толпы учиховских адвокатов не боялся, Саске был уверен, что где-нибудь среди многочисленных записей, которые Робин Гуд успел настрочить со времени кровопролитной войны на «ИМ-ХО», найдет и запись подобную, сдобренную комментариями таких же обиженных суровой администрацией борцами за демократию. Но записи такой не было. И не было ни одной закрытой записи, которую можно было долго и счастливо считать записью, посвященной идиоту-комментатору и идиоту-админ, трусливо спрятанной от чужих взоров. Робин Гуд обсуждал с неизвестным читателем общенациональную проблему паленой водки, которая была единственным, что им было выгодно брать с собой в поход с точки зрения материального (цены) и духовного (степени опьянения); рассуждал на тему безбилетного проезда в пригородных поездах и его плюсов, которые заключались в том, что бег от контролеров сам по себе очень увлекателен и похож на «казаков-разбойников», и минусов, которые сводились к тому, что в «казаках-разбойниках» проигравшему не приходилось платить штраф; а в последней записи – рассказывал какому-то таинственному Мерчендайзеру, что он – идиот, и что «и» редуцируется. С непостижимой простым смертным скоростью осознав, что речь идет о фонетике, Саске, который в фонетике разбирался гораздо лучше, чем какой-то тролль-псевдоинтеллектуал, в очередной раз посочувствовал умственной отсталости Робина Гуда, так как звук [и] не редуцировался. Саске знал это прекрасно, хоть и не мог объяснить, почему, и, проигнорировав в записи ссылку «читать дальше», где юный фонолог, вероятно, доказывал свою точку зрения, Учиха продолжил доскональное сканирование робингудовского дневника на наличие своего никнейма. К концу данного занятия его посетили довольно противоречивые чувства: ни одного слова о нем не нашлось в записях беспечного разбойника. По идее, этот вывод должен был породить в душе Саске долгожданное успокоение, заставить обладателя души закрыть «окно» с логовом своего врага и больше никогда (или – в ближайшее время) туда не возвращаться, но почему-то вместо этих разумных действий Саске стал совершать действия совсем нелогичные – перелистывать странички робингудовского дневника и выискивать в них что-то, для самого себя смутное и неясное. И вместо успокоения в душу почему-то заглянула обида под ручку с возмущением: выходило, этот обнаглевший тролль совершенно спокойно испортил ему, Саске, настроение, и живет себе дальше, не мучаясь ни обидой за «бан», ни моральным расстройством за то, что на «ИМ-ХО» его никто так и не услышал? Саске, значит, не спал по его вине, а он, наверное, заснул как убитый, только его голова коснулась подушки? «Вот ведь урод», - мрачно подытожил Учиха и решил в связи с таким поворотом событий тоже стать к личности Робина Гуда совершенно безразличным или (для наибольшего эффекта) снисходительно-безразличным, но «Логово» так и не покинул.
А может, он просто лгал? Ведь все лгут в интернете. По сути, последний – просто скопление лжи, созданный для удобства лжецов и с благодарностью используемый лжецами. И что если его записи, которые так поражали обилием красочных событий из его жизни, были просто выдуманными историями – такими же как те, что тосковали без читателей в записях с темой «творчество»? Саске не хотел верить в его честность, потому что тогда получалось, что у него самого вообще не было жизни. Но когда день превратился в вечер, а тот, в свою очередь, не торопливо зашагал к ночи, он понял, что его нежелание видеть что-то не превратит это «что-то» в ничто: и человек, которого он обвинял в лицемерии просто жил, наплевав на то, за что так цеплялись девицы-писательницы из эфемерного мира виртуальности, в котором Саске вращался уже около двух лет. Только два или три раза он показал себя небезразличным к оккупированной Учихой и подобными ему среде: написал о посредственных авторах, которые стали известны тем, что выучили слова-штампы для описания постельных сцен и пишут нескончаемые фанфики, снабжая каждую главу такой сценой и благодаря этому поддерживая себя на плаву, а в перерывах между творческими муками – критикуют детей, от которых не ушли далеко. Следом за эти шла запись, в которой Робин Гуд шутливо сообщал, что теперь его «уж точно забанили на абсолютно всех фико-сообществах». Но в каждой шутке есть доля шутки, а все остальное – правда. И из его слов следовал вывод: в своем возмущении он не ограничился собственным дневником. Он абсолютно не умел молчать.
Задумчиво пролистнув еще пару страниц, Саске понял, что прочесть творения Робина Гуда все-таки стоит. Хотя бы для того, чтобы понять, почему они никому не нужны. В эпиграфе он не увидел весьма популярной среди виртуальных «писателей» ссылки «мое творчество» и в очередной раз отметил толи намеренное, толи несознательное непринятие Робином Гудом всего, что принимало, любило или хотя бы просто использовало большинство – но в этот раз в мыслях не мелькнула ни злоба, ни раздражение. Теперь вызывающее поведение этого обезличенного виртуальностью человека порождало в Саске лишь интерес и смутную, пока еще отрицаемую им самим симпатию. Выбрав из многочисленных тем, которые можно было обнаружить в робингудовском дневнике, «пейсательство», он переместился в священное хранилище рукописей последнего. «Напейсал» Робин Гуд немало: две страницы творческих плодов открылись взору Учихи, и очевидным было, что в отличие от юных дарований он не считал пятьсот-шестьсот слов достаточным для главы великомасштабного произведения. Кроме того, никакими фанфиками и сомнительными их подобиями в этом дневнике не пахло – все произведения имели оригинальный сюжет и не имели никаких опознавательных знаков, кроме наименования и нумерации глав, что существенно затрудняло выбор Саске, которому хотелось прочесть что-нибудь необъемное по размеру и, непременно, с яркой и уникальной интригой (любовной линией). Потратив на бесполезные поиски минут десять, Саске смирился с неизбежным, открыл самую первую запись… и не оторвался от чтения ни на секунду, пока старший брат, как и вчера подло подкравшись к нему со спины, не поинтересовался с отеческой улыбкой, что это он читает (и хочет ли он есть). Только на этот раз Саске бегло ответил, что есть не хочет, и за сим вернулся в выдуманный фантастический мир, нарисованный Робином Гудом с искусностью и невероятно четкой детальностью, которые Саске последний раз видел, вероятнее всего, во сне. И это было непривычно. После фанфиков с постельными сценами в каждой главе и туманными метафорами глубоко творческих личностей с отделения прозы. И это было «не его»: он не любил фантастику в любом ее проявлении, а уж к баталиями, на описание которых уходила целая глава, испытывал жгучую ненависть. И любовной линии здесь не намечалось, и на нудное описание пейзажа тратилось слов больше, чем на среднестатическую постельную сцену виртуальных творцов, а все-таки Саске читал эту историю с большим интересом, нежели шедевры тех, кого сам Робин Гуд не так давно назвал «писателями-апостолами» и в ряды которых периодически заносили Учиху. Так завершился этот день. Саске не успел дочитать повесть Робина Гуда и, ложась спать, отметил для себя, что закончит с ней завтра – осталось-то всего две главы – но на этом закончит и с изучением робингудовского творчества. Ведь, что ни говори, так зациклиться на личности рядового грубияна с «дневников» востребованному автору – это смешно. Но на следующий день, посвятив со свободным братом несколько часов закупке продуктов в «Ашане», Саске, оказавшись в «Логове» Робина Гуда, дочитал, как и задумывал, две главы фэнтези и, некоторое время уделив прозябанию в ленте собственного «избранного», вернулся в обитель заклятого врага и вновь проторчал там до вечера, хотя близился день, в который Саске обещал поразить своих преданных поклонников очередным шедевром, а где-то в папочке «Документы» в стадии доработки покоилась очередная глава его творения.
С недописанной постельной сценой…
воскресенье, 29 августа 2010
Бойтесь своих желаний. Они могут исполниться…(с)
Давным-давно в моем e-мэйле появились несколько писем, авторы которых как бы между делом (восхвалениями) пожелали высказать свои желания.
Первый автор пожелал: «бесит Кан. Достал уже рулить Учихой. Пусть в следующей главе все вернется в свое русло, и Саске ему отомстит». Второй автор поинтересовался: «Почему Вы по одному фендому в основном пишите?» , - и захотел, - «…чего-нибудь по Хаусу М.Д.». Третий автор очень долго брызгал слюной, плакался мне в жилетку и лишь под конец письма признался, что его: «…достали косплееры, непохожие на персонажей! достали жирные сакуры и наруты с грудями. И бесит, что главного героя косплеют такие гоблины! Ну за что?»
Я долго медитировал над этими тремя письмами и, поскольку все мало-мальски состоявшиеся говнофикеры хотя бы один фик в своей жизни написали по читательскому наказу, я понял, что и мне нельзя отрываться от традиции своих собратьев, и тоже написал несколько небольших опусов по заявкам. Без логичного сюжета, связанного повествования и покровительства музы… Но зато – по заявкам! Наконец-то я стал настоящим говнофикером!
Воспаленный бред в трех актах:
1. О том, как Саске Кану отомстил.
2. О том, как доктор Хаус в Конохе прославился.
3. О том, как Наруто о косплее узнал.
1. О том, как Саске Кану отомстил
Примечание: Кан – оригинальный персонаж из «Великой иллюзии». Если коротко: как бы неофициальный наставник Саске на время его как бы обучения запретной технике, которая как бы поможет ему спасти Наруто.
(История о божественной мастурбации, оружии массового поражения и носке для интимных мест)
пятница, 27 августа 2010
I. ИМ-ХО
3.
В коридоре литературного царил воистину творческий беспорядок из студенческих тел. Для чего-то явившиеся дружной толпой к десяти часам – самому началу экзамена, студенты, не попавшие в первую пятерку (смертников), обретались под дверьми аудиторий, у приятно холодных стеночек коридора и, наконец, на вновь начинающей накаляться летним солнцем улице. Кто-то делал вид, что судорожно перечитывает лекции, кто-то судорожно перечитывал лекции; кто-то, преследуя непонятные цели, врал о том, что готовился только сегодняшней ночью, кто-то и вовсе не готовился. И Учиха Саске, в состоянии прострации спускающийся с третьего этажа, определенно, не вписывался в эту возбужденную предстоящим испытанием студенческую массу.
Что он делал здесь, получив экзаменационную оценку еще вчера, на консультации, было вопросом совсем непростым и ответить на него, не пролив света на прошедшую ночь Учихи, являлось невозможным. Так, ночью Саске мучили кошмары (тематически являющиеся несколько измененными английскими балладами), комары и стремительно вернувшая себе власть жара, отчего он проснулся в пять часов утра, чувствуя при этом себя еще более уставшим, засыпать снова зарекся, бесцельно слонялся по комнате-улице-снова комнате, к десяти приехал в институт и, осознав, что он идиот, повернул обратно домой.
По пути на первый этаж Саске повстречался Омои, также осознающий, судя по забавно нахмуренному лицу, глубину своего идиотизма.
Саске предложил помочь.
Омои согласился.
- Ну, это… - философски начал мулат, потягивая из жестяной банки отвратительно теплое пиво. – А ты чего приперся-то?
Саске поморщился, тем самым давая товарищу понять, что отвечать не намерен, отглотнул пива из своей жестянки и поморщился еще красноречивее.
Омои задумчиво кивнул.
Они сидели в маленьком тенистом скверике неподалеку от института: после вечерне-ночных войн с благородным шервудским разбойником Учиха меньше всего хотел возвращаться домой, чтобы высиживать там остаток дня в полном одиночестве. А с Омои было так ненавязчиво спокойно. В такие минуты ему даже можно было простить извечную медлительность. Саске сидел, откинувшись на спинку разрисованной черным маркером скамьи, и хлебал свое гадкое пиво. Настроение, конечно, все равно было паршивым, но чувствовать себя паршиво в таком уютном скверике, несомненно, было куда приятнее, чем чувствовать себя паршиво в душной комнате…
Когда пиво оказалось выпито, а живот Саске уведомил его о том, что пиво ему так просто с рук не сойдет, Омои, до этого являющий собой аморфный кусок белкового происхождения, встрепенулся и приподнялся с их скамьи, одновременно с тем приподнимая в приветственном жесте руку. Удивленный подобной прытью со стороны вечно сонного товарища, Учиха глянул в сторону, куда и направил свою прыть Омои. По узкой асфальтированной дорожке, изъеденной множеством мелких трещинок, по направлению к оккупированной ими скамейке двигался, энергично размахивая рукой, вчерашний блондинистый романтик. Он радостно улыбался и так отчаянно махал загорелой по локоть конечностью, что казалось, конечность вот-вот оторвется от туловища и улетит куда-нибудь за дома. Саске даже представил эту живописную картину и усмехнулся; а блондин, тем временем, подошел к ним, и Омои с Учихой стала отчетливо слышна музыка, рвущаяся из огромных черных наушников с двойным обручем, что висели на шее парня. «Аригато, мама-сан, никто, нигде и ничей…» - доносилась из динамиков задорная песня. «Аквариум?». Саске вновь усмехнулся. Он терпеть не мог Гребенщикова, и все-таки именно этому человеку лучше всего подходила такая безбашенная музыка. Глаза у него были голубые; как говорят в таких исключительных случаях - цвета неба. Саске бегло глянул вверх. Нет, не как небо - чище. А кайма у самого зрачка плещется глубоким синим омутом. Как его звали? Имя Саске не помнил, зато в том, что парень собирался посвятить свою жизнь логопедии, не сомневался.
Итак, это был необыкновенно счастливый светловолосый логопед с необыкновенно чистыми голубыми глазами.
Он встал перед ними и улыбнулся еще шире.
- Четыре. – Выдал вслед за тем, пылая нескрываемой гордостью за свое достижение.
Саске впервые видел, чтобы так радовались «четверке».
- Поздравляю. – Ответил Омои и покосился куда-то за спину логопеда. – А где Шикамару? – Видимо, многочисленные СМС, которые он с писком отправлял в неизвестность еще на выходе из института, были адресованы либо этому загадочному Шикамару, либо логопеду.
Блондин, тем временем, тоже куда-то покосился. Куда-то в сторону Саске.
- Привет. – Поздоровались с Учихой так, словно знали его уже сто лет.
- Привет… - Растерянно ответил он, смущенный простотой и легкостью, которые парень вложил в это слово.
- Это Саске. – Отвлекшись от созерцания пустой дорожки за плечами друга, произнес Омои и ткнул пальцем в сокурсника.
- Учиха Саске... – Поправил его Саске и тут же почувствовал себя полным идиотом, потому что логопед заливисто рассмеялся и представился, протянув ему руку:
- А я - Бонд. Джеймс Бонд.
Омои одобрительно хмыкнул и достал из кармана шорт, которые в институте носить строго запрещалось и которые все равно все носили, «Чупа-чупс». Только он мог грызть леденцы после пива. Зашуршала обертка. Отточенным движеньем освободив от ее оков конфету, Омои внес в беседу ясность.
- На самом деле его зовут Больной Шизофреник Из Палаты Номер Шесть.
- Это индейское имя. – Вставил шизофреник и первый же рассмеялся своей шутке.
Саске улыбнулся. Веселье этого парня, видимо, было заразным.
- Ладно. – Смилостивился блондин и вновь ткнул свою ладонь под самый учиховский нос. – На самом деле я - Узумаки Наруто. – И, когда Учиха пожал его руку, негромко, как бы «по секрету» сообщил. – Но на Бонда я окликаюсь быстрее.
- Да… - Согласился Саске, хотя соглашаться было, откровенно говоря, не с чем, и только тут понял, что уже не сидит на скамейке, а стоит перед Узумаки, держит его руку в своей руке и улыбается ему как последний идиот. Это было не очень приятное открытие, но осмыслить его в полной мере Учихе не удалось. Узумаки Наруто, вырвав свою руку из его цепкой хватки, вновь отчаянно замахал ею – теперь кому-то неизвестному, но смутно напоминающему его вчерашнего спутника.
- А вот и Шикамару! – Просветил в очевидное Наруто встающего со скамейки Омои. – Ну че, идем? Ты идешь с нами? – Последнее было обращено уже к Саске.
Саске молчал.
Он ведь не хотел оставаться в одиночестве, верно?
- Ты идешь с нами, – решили, тем временем, за него.
И он пошел с ними. Просто спорить с кем-то, кто насильно утягивает тебя в сторону, противоположную твоему дому, не умолкая при этом ни на секунду, само по себе являлось абсурдом. А уж доказывать, что тебе не нужна компания, когда даже пара минут в одиночестве окатывают отвратительно яркими эмоциями, представлялось апогеем человеческой глупости.
Они медленно продвигались к метро, и хотя говорил среди них большей частью один Узумаки, прохожие, если они были вековыми бабушками, озлобленными на мир, недовольно шептали: «И чего все вчетвером разорались?». Они доехали до «Воробьевых гор» и вышли к монументально-огромным «Лужникам». Неровная асфальтированная площадка перед большой спортивной ареной была настолько немноголюдна, что Саске с трудом узнал в этом спящем бетонном массиве стадион, куда около пяти лет назад ходил на матч с братом. К арене они пришли, минуя бассейн, и еще долго обходили огромное здание. По словам Узумаки это был кратчайший путь к центральным кассам. А на деле они шли от метро к стадиону около пятнадцати минут, а потом, несмотря на заверенья Наруто в том, что дорогу эту он знает как свои пять пальцев, заблудились. Заблудились рядом с самым огромным сооружением «Лужников»! Наверное, мужчина, у которого они спрашивали дорогу, еще долго не мог отойти от шока…
А в центральных кассах им сообщили, что о группе, так упорно разыскиваемой Узумаки, они слышат впервые.
Никогда еще Саске не проводил время так бесполезно. И одновременно с тем так хорошо.
На обратном пути (который, почему-то привел их не к литературному, а на Поклонную гору) Наруто, неудачно завершивший свою главную на сегодня миссию, болтал без умолку. За каких-то полчаса, пока они тряслись, обняв блестящие металлические поручни в затхлом вагоне метро, Саске успел узнать, что Наруто с Шикамару являются единственными парнями на всю их группу, насчитывающую – немного немало – тридцать светлых голов; что дефектология возникла из педологии, на которую в СССР наложил «табу» Сталин (и, по драгоценному мнению Узумаки, «совершенно зря!»); что на Поклонной горе есть фонтан, исполняющий желанья, если в нем искупаться голышом; что каждый раз, когда они с Омои кидают монетку, Омои загадывает решку и всегда выигрывает – и это наверняка потому, что у его монетки решка с обеих сторон; что он, Наруто, может залпом выпить четверть литра «Ягуара», хотя, конечно, лучше бы пива… что в шесть часов утра воздух в крошечном парке недалеко от его дома невероятно свежий, и что с любой депрессией следует бороться только этим воздухом.
Саске отстраненно смотрел на его бледно-розовые, слегка пухлые губы и представлял женский коллектив узумаковской группы, пытающийся развести апатичного Шикамару на девичьи сплетни, Сталина, бросающего монетку со словами «выпадет решка – «табу» педологии», и Наруто, гуляющего по маленькому аккуратному парку в разливающемся между тонких деревьев рассвете. Ночь без сна давала о себе знать, и когда двери вагона раскрылись на играющем ржаво-рыжими и серыми красками «Парке Победы», он не сразу понял, куда Наруто снова тянет его.
- Ты чего, спишь, что ли? – Недовольно спросил он, когда они поднимались из перехода метро, и только тогда Саске заметил, что Наруто слегка картавит. Наверное, только из-за недовольства в его голосе и заметил.
Это было просто абсурдно. Картавый логопед.
Саске улыбнулся.
- Просто не спал ночью.- И в доказательство этого зевнул, запоздало прикрыв рот ладонью.
- А… - Протянул Узумаки, рефлекторно тоже зевая, но в отличие от Саске даже не пытаясь спрятать зевок в кулак. – А чего так?
Саске открыл было рот, чтобы солгать, будто он гулял всю ночь с таким же как Узумаки болтуном или мучился от жары, или «просто не заснул», но вместо этого зачем-то произнес правду.
- Да вот вчера с кем-то в инете ругался… потом всю ночь заснуть не мог.
Наруто удивленно захлопал своими необыкновенными голубыми глазами, а затем неожиданно захохотал, одной рукой схватившись за живот, а другой – вцепившись в плечо Саске.
- Ты из-за этого заснуть не мог? Абзац! Я каждый день по десять раз с кем-то в интернете ругаюсь, а потом ложусь и сплю как убитый!
Саске скользнул по нему прозрачным взглядом.
- …так устаешь?
Наруто вновь рассмеялся – на этот раз его шутке и, схватив за руку, выволок из толпы, струящейся медленным потоком к огромной Триумфальной Арке. Саске покорно шел за своим поводырем и, разглядывая его светлый взъерошенный затылок, думал о том, что, наверное, этот вечно счастливый парень никогда не поймет, как это – переживать из-за мелкой стычки в ненастоящем мире интернета. А все было просто. До идиотизма, до заразительного хохота Узумаки просто – когда ненастоящий мир единственное, что есть у тебя, поневоле начинаешь жить в нем настоящей жизнью.
Саске сердито мотнул головой, пытаясь отогнать скручивающие живот неуютной тоскою мысли. Но тоска и не думала его долго мучить. Рядом с Наруто вообще не выживало ни одной тоскливой мысли – все как хрупкий хрусталь разбивались о непоколебимую крепость его радушия.
…где-то сзади за ними пытались угнаться Шикамару с Омои. Наруто двигался прямо к ларьку с алкоголем, и Учиху невольно передернуло. Еще хотя бы капля этой бронзово-желтой гадости – и его вырвет. И когда Наруто, расщедрившийся на банку алкоголя каждому, принялся раздавать подачки, Саске с решительным видом приготовился отклонить столь опасное в жару предложение. Но пошло пятнадцать минут, и он уже делал последний глоток из пресловутой «жестянки», Шикамару засыпал на аккуратно подстриженном газончике, где они разместились, а Омои воодушевлялся на свершение нового рейса к пивному ларьку.
Когда рейс был проделан в пятый раз, а стрелки цветочных часов на «горе» приблизились к цифре «шесть», Наруто выдернул тонкий провод наушников из смартфона Nokia 5800, который нынче по скромным наблюдениям Саске мелькал в руках каждого третьего молодого москвича, и оккупированный ими газон заполнила убаюкивающая, похожая на блюз мелодия.
«Она расскажет тебе твои сны, и этим лишит тебя сна…» - рассказывала песня, и казалось, все вокруг растворялось в ее приятно неспешной музыке.
«Опять «Аквариум», - отстраненно подумал Учиха, разглядывая курчавые облака, мирно ползущие по высокому синему небу. Неожиданно тихий задумчивый голос, без сомнения, принадлежащий Узумаки, присоединился к неспешно текущей мелодии.
Саске улыбнулся, краешком глаза глядя на умиротворенное лицо лежащего рядом с Шикамару парня.
Ему уже почти нравились эти песни…
4.
«Комментарии», конечно же, давно были закрыты. Правда, еще почему-то не удалены, хотя это, пожалуй, было вопросом времени. Свеженький, но уже полностью и бесповоротно мертвый позавчерашний холивар привлекал на страницы сообщества самых разных обитателей «дневников» - начиная верными читателями Саске и заканчивая совершенно безразличными к личной драме Учихи и сообществу любителями склок.
…кто-то в ленте «избранного» Саске уже отметил произошедшее позавчера как событие невероятной важности. Хотя событие это, в сущности, не повлекло за собой ничего.
Шел третий час пополудни, когда Саске, еще вчера вечером пообещавший самому себе не переживать из-за «идиотизма некоторых» и не тратить солнечный день на посиделки у компьютера, без особых угрызений совести нарушил свое обещание. Когда он вернулся пьяным и счастливым с Поклонной горы, он был уверен, что завтра пройдет ничуть не хуже, если он сам того захочет. Но когда «завтра» незаметно и неуловимо быстро для человеческого ума превратилось в «сегодня», Саске, очень сильно желающий вновь почувствовать ту вчерашнюю легкость и потрясающе-необъятную свободу, столкнулся с самой распространенной для человечества проблемой – он не умел быть свободным. Он гулял по раскинувшемуся совсем рядом с его домом, чудесно-свежему с утра люблинскому парку, он ложился на прохладную траву под невысокими липами и смотрел в пустое синее небо. Все как и вчера. Но взамен задумчивой грусти не приходила легкость. Только один раз он слегка – краешком губ - улыбнулся, подумав о том, что, может, секрет весь был в алкоголе. Хотя на самом деле секрета не было вовсе: как дважды два было ясно – легкость не придет к одинокому. Может, к кому-то и пришла бы, но не к нему. И тогда Саске, стряхнув мелкие, еще влажные от росы травинки с шорт, поднялся с земли, пошел к дому. Он уже знал, что преодолеть это крохотное препятствие ему не удастся. Не одинок он был разве что в ненастоящем мире всемирной паутины.
Дома он попытался отвлечься, но скука была мощным стимулом. Думать о том, что произошло за день его отсутствия в «Санта-Барбаре» «дневников», и чем закончилась ругань на «ИМ-ХО», не хотелось. Но в безделье ни о чем другом не думалось, и, в конце концов, Саске, понимая, что только испортит себе настроение, полез в единственное место, где не был один. И где не был один никто. И никто не был счастлив.
«Дискуссия» на «ИМ-ХО» была меньше всего похожа на диалог. Каждый ответ Робина Гуда сводился к тому, что для людей, большинство из которых уже оставили далеко позади максималистский возраст – шестнадцать лет, кажется, по меньшей мере, жалким высмеивать ошибки тринадцатилетних детей; что те из нынешних фанатов Саске, если они и сами писали в столь юном возрасте, вряд ли писали лучше, и что для ребенка – это нормально. Тогда борцу за справедливость отвечали, что всякому, не готовому к критике, лучше писать в стол. А он писал, что от захоронения своих опусов в гробнице стола точно не будет прогресса, а петросяновские издевательства над ошибками критикой нельзя назвать даже с натяжкой. Ему отвечали, что на объективную критику никто из детей адекватно реагировать не сможет; он писал, что тогда лучше просто оставить маленьких авторов в покое. А ему втолковывали, что для людей любящих хороший фанфикшен и не готовых трусливо помалкивать это навряд ли возможно. Тогда Робин Гуд вновь возвращался к тому, что нет никакой смелости в унижении тех, кто младше, а значит, и слабее тебя. Разницу в возрасте он использовал в качестве главного аргумента, доказывая, что за те недолгие, как кажется на первый взгляд, пять лет разницы между «афторами» с интернет-просторов и их комментаторами на ИМ-ХО человек на самом деле существенно меняется. Что между возрастом и темпом человеческого развития существует обратно пропорциональная связь, и пять лет разницы между детьми не идентичны пяти годам разницы между взрослыми среднего возраста – и в первом случае разница значительна, тогда как во втором минимальна. Исходя из этого, он считал полным абсурдом ставить творчество маленьких школьников даже на одну ступень с творчеством подростков, и, тем более, судить их по пригодным для вторых критериям. Но читатели сообщества не разделяли его уверенности в том, что на творчество ребенка - только потому, что он ребенок, следует смотреть «хотя бы со снисходительностью». Это его «хотя бы» злило их так сильно, как злит вековых старушек беззаботное веселье молодежи. «Что же, нам, может, еще и хвалить их?!» - думал, должно быть, каждый второй из них, и неблагосклонные отзывы от неразделяющих толкование Робином Гудом слова «взрослый» заполняли «комментарии» к учиховской записи с увеличившейся вдвое, если верить их временным меткам, скоростью. А на любые доводы шервудского разбойника был один ответ: оскорбленное чувство прекрасного жителей «дневников» негодовало. Так, переливая из пустого в порожнее, оппоненты провели около трех часов.
Нервно суча ногами, Саске читал переписку. Стрелки тяжелых антикварных часов в гостиной, до этого неспешно путешествующие по одному и тому же маршруту, стоило только Учихе устроиться с ноутбком за письменным столом, забегали словно оголтелые, и, очень скоро мелодичным перезвоном, от которого так и веяло стариной, сообщили юному цифровому аборигену, что он увлеченно портит себе настроение ровно час. Вслушиваясь в доносящуюся из гостиной примитивную «шкатулочную» музыку, Саске вспомнил, что сегодня кроме остатков еще позавчерашнего ужина и чашки растворимого кофе с утра не загрузил в свое чрево ничего. Задумчиво поглядев на ползунок с правой стороны окна браузера и убедившись, что до окончания холивара еще можно несколько раз умереть с голоду, Саске пошел на кухню, сделал себе бутерброды и заварил зеленый чай. Вернулся, не желающий «тратить время бесцельно», вновь приклеил взгляд к экрану ноутбука… и не съел ничего.
К концу эпохальной битвы у Робина Гуда появился новый аватар. На аватаре был изображен молодой человек, позой и пафосной физиономией схожий с молодым человеком на аватаре Саске. Половину шедевра занимала глубокомысленная надпись: «Петросян. Реинкарнация».
Саске сжал оптическую «мышку» до опасного потрескивания ее нутра и заскрежетал зубами. Комментарий явно провокационного характера появился в 23:18, как раз тогда, когда по подсчетам Саске их разговор в «у-мэйле» подошел к своему логичному завершению – к объявлению разгневанным Учихой продолжения войны. «Империя наносит ответный удар» - со злостью заглатывая остывающий чай, заключил Саске. Однако, на этом «ударе» война и закончилась. Сразу же за комментарием благородного преступника следовало решительное заявление администрации сообщества. Администрация приносила читателям и автору поста глубочайшие извинения за неудобства, великодушно отправляла Робина Гуда в пожизненный бан и настоятельно просила участников дискуссии закончить обсуждение. Участники же, осознав, что ответить им тролль при всем желании не сможет, принялись обсуждать злободневную тему еще активнее; коллективно заключили, что тролль был на редкость жирным и необразованным, а под конец решили определить его психотип. И как только в комментариях мелькнуло слово «соционика», комментарии администратором были закрыты.
Саске вздохнул и глянул на время появления последнего администраторского заявления. Полпервого ночи. В голове тут же возникла устойчивая ассоциация: мамочка-админ загоняет непослушных бесчисленных деток в кроватки. Детки ложатся в постели, но только лишь мамаша исчезает в светящемся дверном проеме, ведущем в коридор, а дверь в детскую закрывается с раздражающим скрипом, малыши тихонько достают из-под подушек утаенные от мамочки игрушки и возобновляют прерванную игру в «войнушку». Они так увлекаются, что шумят даже громче обычного. Разгневанная мама возвращается в спальню и, воинственно помахивая губкой для мытья посуды (или, может, скалкой?), загоняет деток обратно в постельки, а игрушки собирает в подол и уносит к себе. «Поиграли, и будет…» - говорит она напоследок. И малыши, напуганные ее жестким голосом, тихо лежат под своими одеяльцами. А как же? С мамой шутки плохи. Одного из них, Робина, уже наказали. Вон он, стоит в углу…
На этом месте своей фантазии, Саске улыбнулся чрезвычайно ядовитой улыбкой и на радостях съел почти все бутерброды и выпил почти весь чай. Глупость и бесполезность действий Робина Гуда предстали пред ним во всей красе. Он почти пять часов разъяснял ошибочность поступка Учихи и всех Учихе подобных, а его в итоге просто забанили. Он ничего никому не доказал. И ничего не изменил. Просто потратил около четверти суток – огромнейшее количество времени – столь бесполезно: если бы он спустил это время в унитаз, не почувствовалось бы особой разницы. И Саске сразу же вспомнился Наруто, заливисто смеющийся над тем, как он, Учиха, не мог заснуть из-за виртуальной стычки с неизвестным троллем. Саске улыбнулся. Наруто опасно было рассказывать, как проводил свое свободное время Робин Гуд: Наруто мог умереть со смеху.
Так, медленно, но верно, Учиха вносил в свою измученную злостным троллингом душу баланс и равновесие путем применения методик, в использовании которых не так давно «уличал» своего злейшего врага – методик психологической защиты. Все доказательства Робина Гуда были объявлены «высосанными из пальца», а те из них, от которых пахло такими дисциплинами как возрастная психология и педагогика, были признаны лженаучными. Буквально через четверть часа у Саске на все были готовы ответы. Почему тролль выбрал в качестве объекта троллинга его, Саске? Потому что Саске был самым известным из всех обитающих на ИМ-ХО юмористов, и кроме всего прочего, писал произведения, в отличие от писанины тролля, пользующиеся большой популярностью, из чего можно было сделать справедливый вывод: писал он лучше. Шестьсот ПЧ Саске против жалких сорока робингудовских, его известность на просторах интернета лишний раз подтверждали его превосходство. Так, ситуация была прояснена – Саске просто завидовали. Скорее всего, уже довольно долгое время.
Саске тяжело вздохнул (ибо груз славы был тяжек) и окончательно успокоился. Теперь «высеры» Робина Гуда лишь забавляли, а его теория обратно пропорциональной зависимости темпа развития от возраста вызывала в Саске легкую снисходительную улыбку. Каждый второй в виртуальном мире «дневников» кичился своими знаниями, бросался терминами направо и налево и порол при этом полную чушь, подцепленную им из разбросанных по всему интернету псевдонаучных статей. Видимо, Робин Гуд был из той же категории. На этом этапе глубоко рациональных размышлений Саске соизволил улыбнуться, и жизнь стала совсем прекрасна.
…вплоть до того памятного момента, когда Саске внимательно прочел последний комментарий тролля.
Тролль к тому времени уже полностью смирился с бараньей упертостью своих оппонентов и интересовался лишь одним:
«…нет, - писал он в своей излюбленной псевдоуважительной манере, - мне просто сам механизм не ясен. Каким образом вы поднимаете свою самооценку, издеваясь над теми, кто по возрасту вам не ровня? Или правильнее будет спросить: какой невостребованностью в реальном мире нужно обладать, чтобы повышать свое ЧСВ таким образом?»
В совсем прекрасной жизни Саске блеснула зловещая зарница.
Путешествие по ссылке, ведущий на дневник Робина Гуда, повторилось…
* * *
«Опять опилки драмы усеяли страницы,
И вновь, не огорченный, я книгу закрываю.
В ней снова кто-то помер под проливным дождем.
А кто? Да я не помню… (если вообще я знаю).
Но помню, как на небе укрыли солнце тучи,
И как, черна и вязка, вытекала кровь из глаз.
Не то чтоб это вызвало яркие эмоции…
Да как же не запомнить то, что было сотни раз?
Пестрят романы трупами, жестокостью, предательством,
И авторы пытаются нас этим удивить…
Но мы не удивляемся – устали удивляться.
Не напугать нас кровью, бедой не огорчить.
И нам до тошноты приелись их циничные,
Порою матом сдобренные тусклые слова.
За всех не отвечаю, но мне вот лично кажется,
У них игра: «Кто более всех выплеснет дерьма?».
Еще я вот что думаю: их просто обманули.
Сказали, что талант – уметь слезою прошибать.
Забудьте то! Заставьте нас лучше улыбнуться,
А лучше – диким хохотом соседей напугать.
Не верьте ложной истине, что шамкает, старуха:
«Мол, надо про реальность (и грязь ее) писать».
Мы все живем в реальности, но открывая книгу,
Мы ищем в ней другое. А что? Не вам ли знать...
К помоям слейте сленг, и мишуру метафор,
Поблекшую и старую, из строчек уберите.
Про счастье напишите! От начала до конца.
Тогда своих читателей вы точно поразите».
Саске задумчиво проглядел текст стихотворения еще несколько раз. Заголовок, выделенный жирным, гласил: «Самый шокирующий бестселлер», и Саске мельком подумал, что слово «самый» является прилагательным превосходной степени сравнения и потому не может быть согласованно с определением «шокирующий». Разумеется, для него было очевидно, что автор допустил эту ошибку специально, но сейчас очевидное не играло особой роли. Нет для обиженного лекарства лучше, чем обидеть в ответ. И хотя Саске не собирался, как раньше, анонимно втаптывать Робина Гуда в грязь, разбирая его творения с предвзятостью и «искрометными» шутками, для собственного душевного спокойствия найти в стихотворении этого человека «проколы» было просто необходимо.
Саске прочел творение еще раз и неожиданно для себя улыбнулся, глядя на последнее четверостишье. «Мишура метафор». Пока еще не находил он определения точнее бездарным высосанным из пальца метафорам, коими изобиловали шедевры местных дамочек-графоманок. Каждая гениальная ассоциация таких личностей вводила читателя в глубокие сомнения по поводу душевного здоровья автора. Поблекшая и старая мишура метафор. Как на новогодней елке, которую хозяева сдуру держали до конца февраля и которая засохла и порыжела от сухого комнатного тепла еще скорее, чем осыпалась бы на помойке. Безобразная мертвая ель, вся разодетая гирляндами и елочными игрушками. Мишура, которой маскируют уродство. Саске вновь улыбнулся, но на этот раз, спохватившись, одернул себя. В конце концов, восхищаться человеком, который днем раньше издевался над тобой – просто абсурдно. И попахивает предательством. По отношению к самому себе.
Однако критиковать стихотворение расхотелось. Саске устало глядел на матово-синий, как кучевые облака в сумерки, фон, пестрящий белыми буквами. Не слишком удобно для глаз. Выгоднее бы смотрелся темный шрифт на светлом фоне. Но не белом – нет-нет, белый цвет тоже чересчур ярок – на каком-нибудь песочном или нежно-голубом, если уж Робину так нравятся синие тона. Даже в дизайне их вкусы кардинально отличались. Саске, например, никогда бы не додумался сделать офф-топ ярче основного текста. Робин Гуд же использовал для него ядовито-салатовый цвет, так что все не имеющие к основной теме фразы тут же бросались в глаза. Подобному решению светлый разум Саске не смог найти логического обоснования, а посему Учиха переключился на созерцание фоновой картинки дневника. Что там у него? Лес. «Шервудский», - тут же добавил про себя Саске. Сам дневник именовался «Логовом» и, по предположению Учихи, был насквозь пронизан подобным символизмом. Предположение потребовало проверки, и, сам не заметив, как обида на тролля переросла в азарт, Саске принялся скрупулезно просматривать одну за другой робингудовские записи. Те, в которых хранились творческие плоды великого разбойника, он сознательно пропускал – слишком уж длинны они были, и искать между их строк тайны автора казалось глупым, когда на дневнике в изобилии имелись записи с тегом «личное». Саске, не раздумывая, кликнул по манящей теме-ссылочке. В вопросе приоритетов в данном случае он предпочел согласиться с уайльдовским лордом Генри. Ничто не достойно изучения кроме человеческой жизни. В коротеньких дневниковых записях неприятного ему человека Саске хотел найти эту жизнь. Желательно, ее грязную и от того наиболее достойную всякого изучения сторону.
- Это ты так к экзаменам готовишься? – Раздалось внезапно насмешливое над ухом.
Саске вздрогнул будто ужаленный. Мягкая пепельная прядь защекотала его щеку, а таинственный гость рассмеялся тихим смехом.
Его старший брат.
«Рановато вернулся», - отметил про себя Саске, кося глазом на таймер в трее «рабочего стола».
Половина седьмого.
Брат вернулся вовремя. Это он засиделся.
- У меня последний экзамен остался. – Недовольно буркнул Саске. – И он «автоматом».
- Да? Думал, у тебя «автоматом» история.
- Так и есть. История философии, которая по невероятной случайности и оказалась последней.- Язвительно ответил Учиха.
Брат окунулся в напряженные раздумья – толи по поводу последнего экзамена, толи в связи с записью из робингудовского дневничка, озаглавленной как «наша пивная пирамида» и от того сильно привлекающей внимание.
Заметив просветляющийся взгляд родственника, Саске поспешил закрыть окно браузера.
- А мне казалось, у тебя уже была история. – Тут же спросил брат, словно нажатие кнопки-«креста» неким чудодейственным образом возвращало ему способность говорить.
- Была история русской литературы второй четверти девятнадцатого века, а теперь – философии. И по ней у меня тоже «автомат». – Терпеливо пояснил Саске, в ожидании одиночества елозя в компьютерном кресле.
- Ладно. – Ответил брат, слово его «ладно» играло в получении Учихой пресловутого «автомата» решающую роль. – Ты, наверное, только обедал? Поужинать еще не успел? – И кресло самым бессовестным образом отъехало от письменного стола.
Саске хотел было возмутиться, но при слове «ужин» в животе послышалось такое умоляющее урчание, что идея сопротивления неизбежному (ужину) тут же отпала.
- Ну естественно. – Он вылез из кресла. Оно было просто огромным – глубоким, вместительным, с высокой спинкой; Саске мог спокойно устроиться в нем с какой-нибудь не особо пышной девицей. Кресло из отцовского офиса. - Пошли, сообразим что-нибудь на двоих? – Пригласил он.
В отличие от Саске, способного просуществовать на бутербродах целую вечность, брат относился к преподносимой ему пище с поистине буржуйской щепетильностью, а потому, когда встал вопрос «что готовить?», его выбор пал на креветок с аджикой и зеленый салат с яйцом, причудливое название которого никак не желало откладываться в голове Саске.
Пока размораживались креветки, а братом поочередно измельчались репчатый лук, укроп, салат и капуста с огурцом и яйцом, Саске налил в кастрюлю литр воды, дождался знаменательного бурления под крышкой и бросил в кипящую воду мелко порубленный лук, парочку лавровых листочков, красный перец, соль и крошечную щепоть сухой аджики. В голове при этом в очередной раз возник вопрос: «Почему блюда называют в честь ингредиентов, которых в самом блюде кот наплакал?». И в кипящую бездну отправились несчастные оттаявшие креветки.
Незамысловатый, если верить гурману-брату, ужин был готов минут через пятнадцать, а еще через десять – полностью уничтожен. Великодушно приняв в свою обязанность мытьё посуды, брат обосновался у раковины и принялся греметь грязной кастрюлей, разбрызгивая вокруг себя капли мыльной воды, неестественно сильно пахнущей яблоком, запах которого имело средство для мытья посуды.
Саске молча сидел на угловом кухонном диванчике и смотрел в широкую спину брата.
Черная синтетическая футболка. Очень старая, с олимпийскими кольцами.
Кольца назойливо кружили в мыслях, не давая Саске отвести от футболки взгляда. Всего лишь олимпийские кольца. Пять переплетенных между собой колец, раскрашенные в пять цветов: синий, желтый, черный, зеленый и красный. Символ пяти частей света. Саске напряг разморенные жарой и долгим пребыванием пред компьютером мозги и попытался вспомнить, что означают цвета, надеясь этим хоть немного отвлечься от колец. Довольно быстро вспомнилось, что единственная связь цветов и стран-участниц сводится к тому, что как минимум один цвет присутствует на флаге любой страны. Саске вздохнул, осознавая, что в голову вновь лезут мысли о кольцах - теперь уже более внятные. А к тому моменту, когда брат, покончив с посудой, полез в холодильник за пивом, мысли и вовсе стали ясны, как небо сегодняшнего дня.
Саске вспоминал матч в Олимпийском, куда они с братом ходили, когда ему еще не было и четырнадцати. Если бы не вчерашнее знакомство с друзьями Омои, он бы в жизни не заметил этих проклятых колец. Поглядев на брата, выливающего пиво в высокий граненый стакан, Саске поймал себя на мысли, что если бы сейчас тот предложил ему даже просто вместе прогуляться, он вряд ли бы согласился. И не потому, что через пять лет у них не осталось ничего общего или Саске был слишком занят с собственными друзьями – нет, просто не согласился бы. И от осознания этого стало так неуютно, что Саске захотелось поскорее оказаться в одиночестве.
- Через неделю родители вернутся. – Напомнил брат, доливая в стакан остатки пива. – Знаешь?
- Знаю. – Вяло отозвался Саске, хотя ему казалось, что отпуск отца заканчивался лишь через десять дней, и по этому случаю они с матерью собирались задержаться.
- А экзамен у тебя когда? – Продолжилась светская беседа.
- Двадцать первого.
- Это послезавтра. – Заметил брат.
Саске задумчиво кивнул.
«Интересно, а после экзамена за Омои опять придут эти логопеды?».
суббота, 21 августа 2010
Rob in Hood.
Я знаю одну планету, там живет такой господин с багровым лицом. Он за всю свою жизнь ни разу не понюхал цветка. Ни разу не поглядел на звезду. Он никогда никого не любил. И никогда ничего не делал. Он занят только одним: он складывает цифры. И с утра до ночи твердит одно: «Я человек серьезный! Я человек серьезный!» — совсем как ты. И прямо раздувается от гордости. А на самом деле он не человек. Он гриб.
А. Сент-Экзюпери.
А. Сент-Экзюпери.
I. ИМ-ХО
1.
«Комментатор, вы гениальны!» - провозглашал некто, скрывающийся под юнином «Истина». Приятный и, наверное, самый оригинальный отзыв за этот день.
Истина от Истины. Звучит прямо-таки поэтично. И лестно.
Гениальный комментатор так Истине и передал: «От Вас это слышать вдвойне приятно», в ответ на что из сказочных просторов интернета материализовался улыбающийся смайл.
Гениальный комментатор зачем-то кивнул головой экрану ноутбука и вернулся к изучению личных сообщений.
Одно новое. От сокурсницы.
«Привет. Как дела?» – Почему они всегда начинают разговор с таких дурацких вопросов? – «Я по поводу завтрашней консультации. Не смогу придти, тут проблемы небольшие. Ты не поговоришь с Багдановым насчет автоматов? Просто все, кому он обещал, завтра с зачетками придут, как и договаривались. Но ты ж его знаешь… в зачетки проставит, а в ведомость потом - забудет. Составишь списочек автоматчиков ему, чтобы он в день экза на него ориентировался?»
Цветовая гамма физиономии комментатора несколько поблекла, однако, приняв во внимание тот факт, что в число «автоматчиков» входит и он сам, виртуальный Задорнов ответил: «Хорошо».
«Солнышко, спасибочки!» - Девушка не поскупилась на внушительную вереницу счастливых смайлов. Ну а поскольку число счастливых смайлов, как и всех прочих, было весьма ограничено, караван закончился смайлами влюбленными.
«Так потом и будешь со мной расплачиваться», - предостерег местный юморист.
«С удовольствием», - ответили ему, и общение смайлами возобновилось.
* * *
Багданов был грузным пожилым профессором, обитающим в литературном, откуда загадочный комментатор и был родом, на правах «очень важной персоны», на правах почасовика. Он бесконечно опаздывал, тем самым, по его же словам, вырабатывая у студентов навыки общения с начальством, и теперь, не изменяя своей привычке, пил чай где-то в недрах кафедры, пробуждая этим в студентах справедливый, но внешне весьма незаметный гнев.
- Он достал. – С тоскою озвучил всеобщее мнение крашенный в блондина мулат на последней парте и принялся ожесточенно грызть чупа-чупс, уже третий за все время мучительного ожидания. Когда хруст прекратился на весьма драматичной, так как очень напоминающей звук ломающегося зуба ноте, мулат обратился к скучающему в первых рядах брюнету, - ты написал список, Саске?
- Составил уже сто лет назад. Не ори. – Вяло отозвался тот.
- Мы в разных концах, как же мне не орать? – Оживился мулат. Ответа не последовало. Парень, однако, не отчаялся и продолжил разговор с самим собой, - а что если сегодня утром его сбила машина, он попал в больницу с травмой черепа, отчего ему отшибло память, и он забыл, кому собирался поставить автоматы?
В аудитории воцарилось недолгое молчание.
- Ты совсем что ли идиот, Омои? – Возмутилась розоволосая девушка, пристроившаяся неподалеку от Саске.
В этот опасный для целостности Омои момент в аудиторию вплыл неудачно сбитый машиной Багданов.
- Учиха, положи мне на стол список и собери у всех, кто в нем есть, зачетки. Ну а тебе…- он с соболезнованием поглядел на пожирателя чупа-чупсов, - я поставлю «отлично» только после того, как ты посвятишь мне бытовую драму, сюжет для которой придумал только что.
* * *
Ленивое июньское солнце сушило мокрые каменные дорожки сзади здания института. Незаметный моросящий дождь потревожил Москву, но дурящая голову духота не исчезла даже теперь. Как и утром, растекалась по улицам, вселяя сонливость, немым предвестником вечерней грозы.
Учиха Саске, студент-второкурсник с отделения прозы, а по совместительству еще и мастер высмеивания чужих ошибок из интернета, выполз на гудящую от проезжающих машин улицу. Оглядевшись вокруг и узрев в какой-то части этого «вокруг» одну из самых надоедливых своих сокурсниц, розоволосую Харуно Сакуру (в свою очередь с видом хищника на охоте высматривающую его), Саске, стараясь не потерять чувства собственного достоинства, направился по пешеходной дороге в места, менее опасные. На полпути услышав радостный крик Сакуры и в результате обронив чувство собственного достоинства под колеса проносящихся рядом машин, Саске перешел на легкую рысь и даже достал мобильный телефон. Однако имитировать деловой разговор ему не пришлось: крик Сакуры оборвался также внезапно, как и начался.
Нельзя сказать, что Учиха был напуган или обеспокоим сим необычным явлением (о нет, это было бы несправедливо по отношению к его авторитету), но обернулся он достаточно резво. Саму Сакуру видно не было: сокрытая двумя незнакомыми Саске ребятами, она молчала. Обладая не только гениальным талантом сатирика, но еще и острым чутьем на людей любой породы, Учиха определил двух субъектов, как идиотов лет семнадцати-девятнадцати с достатком ниже среднего и коэффициентом IQ ниже нормы. И, хотя взору Саске были открыты лишь их спины, с гордостью заявляем: он не ошибся! Во всяком случае, не насчет коэффициента IQ, что сию секунду доказал блондинистый парень слева:
- Вы такая красивая, девушка… Такая розовая!
Это задумывалось как комплимент.
Сакура не прервала молчания. Лишь ее невинные зеленые очи озарились праведным гневом.
- Давайте знакомиться! Я – Узумаки Наруто, будущий логопед. – И он протянул ей руку, намереваясь, по всей видимости, поприветствовать «розовую девушку» чисто по-мужски.
Сакура не была дурой, о нет. Тонкое издевательство блондинистого наглеца было разоблачено сию же минуту, и Харуно справедливо пришла к следующему выводу: во-первых, ее толерантно обозвали лесбиянкой, во-вторых, ей приписали нарушение речи. И из этого вывода было извлечено единственно верное решение: разобраться с грубияном следовало незамедлительно. Так, как может лишь женщина…
Элегантным движением занеся над наивной головой будущего логопеда хрупкий кулачок, девушка мило улыбнулась, открыла нежный ротик и произнесла:
- [Censored]! - Вслед за чем мозг парня подвергся небольшой (как считала Сакура) встряске, направленной на устранение из него различных гнусных мыслей.
Завершив благородное дело, девушка с гордостью двинулась к пешеходной дороге, что вела по ту сторону от институтского каменного забора к метро и в данный момент озарялась присутствием Саске. Однако не успел тот испугаться… простите, подумать о том, что Сакура его заметит, как девушка, не забывая с гордостью и презрением оглядываться на поверженного врага, прошла мимо, обдав свой недавний объект поисков гламурно-карамельной вонью туалетной воды.
- Вау!.. – Восторженно глядя ей вслед, воскликнул потерпевший.
- Вау? – Переспросил его товарищ, предусмотрительно отошедший в сторону. – Тебя не сильно приложили? – И в его вопросе Саске послышалось: «Ты мазохист?».
- Да эт еще слабо! – Радостно заявил Узумаки Наруто, подтверждая последнее предположение. – Ты знаешь, Шика, мне кажется, она – та, кого я искал всю жизнь!
Шика апатично зевнул и обернулся на скрип входной двери института.
Зевая аналогичным образом, из прохладного царства литературного вылезал утомленный преподавателем Омои. Двигаясь еще медленнее смахивающих на призраков бабулек, Омои для чего-то направился к мусорному ведру, замер над ним с видом искателя бутылок, а затем с явным удовольствием достал из рюкзака тетрадь, видимо, являющуюся местом скопления лекций по истории, и, размахнувшись, отправил ее в объятья помоев.
Новые знакомые Сакуры уставились на него с непониманием.
Омои показал им поднятый вверх большой палец.
Ребята переглянулись.
- Ну че, поздравляем. – Скучающим голосом ответил за двоих Шика.
- Ага. – В унисон ему пробормотал мулат.
- А нафига тетрадку выкинул? Пригодится. – Встрял Наруто.
Омои задумчиво заглянул в мусорное ведро. Затем порылся в нем и достал лекции.
- Пошли. – Закончил вереницу бессмысленных действий возле мусорки он.
Троица направилась к проезжей части, по дороге разделяясь на две части: впереди, куда-то торопясь, шел романтичный логопед с мазохистскими наклонностями, а чуть сзади плелись, по активности сравнимые разве что с холодцом, его друзья.
Где-то около дороги Омои (видимо, завершив думать) высказался:
- А вообще, Наруто, странно, что это ты мне сказал про тетрадь. Головой сегодня не ударялся?
2.
Пикнула, засветившись неоново-голубым, кнопка «power» на панели ноутбука, и тишину комнаты Саске разукрасил мерный шум процессора. На улице потемнело от нависших над городом низких грозовых туч, и теперь экран с типовыми «обоями» Windows Vista горел словно ночник.
Поглядев некоторое время на серо-фиолетовое небо, а затем предусмотрительно закрыв окна на лоджии, Саске переоделся в домашнее, сходил на кухню за обедом, коим для него стали чипсы с салатом, и устроился на месте, наверняка столь же любимом половиной современной молодежи – за компьютерным столом. Для чего-то просмотрев не интересующий его (потому что слишком очевидный) прогноз погоды, Учиха отправился в дали, более привлекательные…
@дневники. Логин, пароль. Ввести.
Мелькнул белый экран с приветствием. На панели рядом с логотипом сервиса высветились показатели саскиной популярности: количество дискуссий и личных сообщений. С сожалением отметив, что сообщений у него сегодня «один штук», Саске кликнул на метку 23 напротив строки «Дискуссии».
Разве он подписывался вчера на что-то, кроме собственной записи?
«Для подборки перлов что-то многовато», - отметил про себя Учиха, в то же время надеясь, что для подборки перлов это окажется в самый раз.
И надежды его, поспешим сообщить, оправдались!
Все двадцать три комментария оказались прилепленными к посту с его задорновскими изречениями.
Только вот написано в них было немного не то, что хотелось увидеть…
«Комментатор, вы уникальны в своей гениальности! У Вас просто потрясающее чувство юмора. Вряд ли кто-то еще стал бы смеяться над отсутствием одной запятой. Да что там! Я, если б не Вы, и не заметил бы ее отсутствия! А тот момент, когда Вы случайно написанное с большой буквы слово сочли за новое имя оригинального перса – это бесценно! Не каждый примет «траву» за имя, точно говорю.
Ну и, конечно же, меня поразила Ваша смелость. Не каждому бы хватило мужества порыскать в интернете, найти фанфик девочки, на вскидку - 12-13 лет и, не спросившись ее, облить этот фанф грязью в закрытой записи интернет-сообщества, а потом еще долго рассуждать в комментариях о том, как херово пишут «аффторы», у которых с Вами, наверное, лет пять разницы.
Я преклоняюсь перед Вами. И с позволения закончу небольшой вырезкой (не поймите неправильно!) из Вашей вырезки. То, что мне больше всего понравилось. Тоже откомментировал… конечно, не так гениально как Вы, но… [читать дальше]»
Сохраняя внешнее спокойствие, для виртуального общения, правда, не особенно нужное, Саске смотрел на этот вызывающий «комментарий комментатору», как окрестили его чуть ниже в развернувшейся кровожадной переписке цепные ПЧ Учихи.
Скользнув по ней сдержанным взглядом, Саске отметил, что ни один из читателей сообщества, конечно же, позицию провокатора не занял. Для начала его обвинили в том, что он вообще пришел сюда, когда сообщество (длинная отсылка на название) является местом, где каждый может высказаться о «тварениях аффторов», как захочет, на что провокатор ответил, что он и высказывает ИМХО, а значит и сообществом никак не ошибся (короткая отсылка на название). Читатели разбушевались сильнее, узрев столь тонкий троллинг, и перешли к доскональному анализу написанной троллем «белиберды».
«Вы обвиняете нас в том, что мы, такие взрослые, смеемся над детьми, так?» - Попыталась решить проблему дипломатично одна из учиховских «фанаток». – «А что нам еще остается? Вы хоть представляете, сколько подобных творений выдают эти маленькие дети, только лишь их пускают за компьютер и подключают им интернет? Ладно бы они еще писали «в стол». Пожалуйста! Слово бы им не сказали. Потому что не знали бы) Но когда ты ищешь какой-нибудь новый фик по любимому пейрингу, а на запрос поисковик выдает тебе сотню ссылок, из которых 50 – такая вот фигня, а еще 50 – хуже… только смеяться и остается. Это сообщество - как крик души. Можете считать, мы так боремся с безграмотными авторами))».
Саске прочитал и удовлетворенно кивнул. Заносит же иногда людей непросвещенных…
«Смеяться право не грешно над тем, что кажется смешно», - заметил какой-то таинственный субъект, и Саске кивнул еще разок.
Но тролль, как любому троллю и полагается, был совершенно иного мнения.
«Вы не боретесь», - отрезал он. – «Вы просто высмеиваете чужие ошибки, некоторые из которых, сделай их ваши писатели-апостолы, не вызвали бы и тени улыбки. (Да-да, я опять про запятую!) И как то, что вы высмеиваете этих авторов анонимно, так, что они не знают, поможет бороться с их безграмотностью? Они ж, блять, не знают! У вас же такие заботливые админы-гуманисты, что запрещают даже ссылки на настоящих авторов оставлять и им раскрывать великую тайну – то, что их поносят на элитных «дневниках». В лицо им тогда все, что тут написали, скажите. Классная выйдет борьба!»
Саске хмуро перечитал сей «высер» несколько раз. У него уже накопилось немало глубокомысленных изречений для этого толстеющего на глазах тролля.
Переписка по мере передвижения ползунка на окне Эксплолера вниз превращалась из дискуссии в то, что на просторах интернета принято называть «срачем». В срач включалось все больше и больше обитателей сообщества «крика души», и все они, надо заметить, в конце концов, криком души и ограничивались. Один даже назвал тролля пидорасом. Тролль посоветовал ему вернуться в его родные края – на сайт «demotivation.ru», чем отрекомендовал себя как человека виртуально (!) образованного.
«Слушайте, а что это вы так бурно реагируете?» - Попыталась усмирить его едкой сатирой Remi, девушка, хорошо Саске знакомая абсолютным неумением создавать всякую сатиру. – «Ну опубликовали тут Ваш фанфик, ну соболезнуем…» - И впервые за все время их общения Саске улыбнулся ее неудачной шутке.
«Если вам не нравится - ваши проблемы». – Просто отрезала другая саскина поклонница. – «Нечего уссываться над человеком, который не поленился откомментировать эту ерунду». – И приписала, видимо, желая усладить исстрадавшуюся душу Учихи. – «А комментатор – велик!»
«Ну если комментатор – велосипед, я беру свои слова обратно. Велосипеду простительно…» - ответил тролль.
Саске скептически поглядел на ник своей знакомой. Воистину плохой адвокат – смерть подзащитного.
Однако именно ее слова разожгли в нем любопытство. Над ним «уссывались»? (К любопытству добавилась злость). Где это? В первом комментарии тролля, половину которого он спрятал под тэгом «more»? (К злости добавилась тревога).
Не слишком хотелось читать то, что, наверняка, только еще больше разозлит и расстроит. Испытывая смешанные чувства, сравнимые разве что с горем писателя-гения, оскорбленного толпой (из одного тролля), Саске уставился на первый комментарий провокатора. Перечитав его общедоступную часть, по меньшей мере, раза четыре, Учиха, пытаясь не расплескать свой эмоциональный коктейль на клавиатуру (не раздолбать ноутбук в приступе гнева), осторожно кликнул по приглашению к дальнейшему прочтению.
Да. Он был очень смелым.
Настолько смелым, что по окончанию изучения творчества тролля, решил во чтобы то ни стало троллю за его искрометный юмор отомстить.
Проигнорировав продолжающиеся в комментариях разборки, он перешел на дневник зловредного зеленого создания и только тогда соизволил внимательно прочесть ник своего нового врага.
Rob_in_Hood*.
«Символично…»
* * *
Довольно непредусмотрительным со стороны казался тот факт, что дневник, по ссылке на который перешел Учиха, был открыт не только для пользователей сервиса, но и для индивидуумов не очень пользователям сервиса приятных – для анонимных и от того весьма наглых «гостей». А принимая во внимание то, каким высоко образованным в области суровой виртуальной реальности был Rob_in_Hood, факт сей и вовсе принимал вид вещи фантастической.
Однако дневник был полностью открыт. И доступ, и вызывающие последнее время у Саске неприятные ассоциации комментарии. Даже в тех записях, тишину вокруг которых подавляющее большинство пользователей пыталось сохранить, ограничивая доступ либо к записи, либо к ее комментированию. Или – кто знает – может быть, наоборот, усилить интерес к бессмысленной псевдофилософской белиберде в духе «Дождь. Виски с содовой и амфетамины. Пожелай мне удачи?». («Удачи тебе в путешествии по реке Стикс»).
И да, именно «патологическое большинство». Когда так много молодых людей пишут так много бессмысленных записей – это уже массовая патология. Пандемия.
Впрочем, новоиспеченный враг Учихи явно не принадлежал к патологическому большинству. В его дневнике не было од, посвященных амфетаминам, дождю, неразделенной любви, разделенной любви и даже шерстяным носкам или кофе, которые по непонятным причинам пользовались бешеной популярностью у обитателей «дневников». Зато были немногочисленные сочинения авторства прекрасного и бесстрашного тролля, а также многочисленные записи в духе «как я провел сегодняшний день», написанные в форме стеба тролля над самим собой. Саске, пришедший в сию обитель исключительно с целью выискать на ее зеленого хозяина компромат, углубился в изучение первых. Он отчего-то питал огромнейшую уверенность в том, что, раз уж Rob_in_Hood так яростно защищал столь бездарную личность, как малолетняя школота, он и сам должен писать не многим лучше, быть ограниченным в читателях и популярности (ну и, разумеется, в комментариях – про них Саске не мог не вспомнить). В последних трех предположениях Учиха был прав. Только вот писал Rob_in_Hood так, как не писали некоторые расхваленные мастерами студенты-старшекурсники с его отделения.
Саске недовольно тряхнул шевелюрой и поступил так, как поступил бы на его месте любой незаслуженно оскорбленный приличный человек. Проигнорировав наличие у своего врага таланта, он принялся выискивать в тексте опечатки, чтобы потом высмеять их в анонимном комментарии…
Было уже около одиннадцати часов вечера, когда Саске стало совершенно ясно, что тролль бесперспективен.
«Ты очень грамотный человек», - вежливо ответствовал он на блещущий провокацией «отзыв» Учихи.
«Жаль, с раздвоением личности…», - дополнил после того, как Саске под видом второго «гостя» с жаром похвалил «отзыв» своего же авторства.
Это было настолько неожиданно, что на несколько минут Учиха оказался обездвижен и лишен всякой ясной мысли. Разумеется, игры в «двух братьев-акробатов» существовали во всемирной сети уже так давно, что не подозревать под двумя разными гостями с непостижимой простым смертным товарищеской солидарностью одного человека мог только идиот. Но, поскольку доказать сие было практически никогда и ни для кого кроме администратора невозможно, в открытую подозрения не высказывались. А если высказывались, то их автора незамедлительно обвиняли во всевозможных маниях и шизофрении.
Что Саске и поспешил сделать…
«Ололо, автор подключает механизмы психологической защиты». - Заметил Гость №1.
«Конечно, подозревать, что кто-то злостно мстит тебе, изображая двоих, приятнее, чем признать, что два совершенно разных человека пришли к выводу, что твое творение – говнецо». - Дополнил Гость № 2.
Ответ тролля был не лишен смысла:
«Поверить в то, что в один и тот же день (и даже в один и тот же час!) два незнакомых друг с другом человека анонимно обсуждают меня в моем не слишком посещаемом дневнике тоже трудно. Особенно после того, как я (не так давно, кстати) обидел местное божество ИМ-Ха».
Саске поперхнулся, опознав в божестве себя, и в ярости со всей силы застучал по несчастной клавиатуре пальцами.
«Да, все-таки странно, что в психушку провели интернет», - был ответ от Гостя № 1.
«И не говорите». – Подтвердил Гость № 2, и адресовал вторую часть своего сообщения троллю. – «И думаете, Вы на этом таинственном ИМ-Хе кому-то больно нужны, Робин Гуд?».
Честно говоря, Саске уже давно хотел назвать своего злейшего врага этим именем. То было очень забавно да к тому же весьма символично, и Саске, упиваясь собственной оригинальностью, написал от первого гостя себе комплимент. Потом сам же себя поблагодарил. Потом углубленно обсудил с самим собой шизофрению и авторскую несостоятельность Робина Гуда, выдал экспромтом еще несколько искрометных шуток и, наконец, получил вожделенный ответ.
«Маразм крепчал, раздвоение личности все больше поглощало Анона. Он сам шутил, сам смеялся. Сам давал, сам ебался…**». - Ответ вполне в духе стокилограммового тролля.
Саске прочел это, перечитал это, перечитал вновь и снова, после чего в праведном гневе забегал по своей маленькой комнатке.
Словно отозвавшись на его ярость, грозовые облака сверкнули тонкой змеёю-молнией, оглушили испуганных птиц рычащим громом и застучали по оконным стеклам многоэтажек длинными косыми каплями ливня. Казалось, наступила кромешная зимняя ночь. Саске отстраненно взглянул на умываемое дождем стекло и, уже не такой раздраженный, вернулся к ноутбуку. Написал достойный, как он считал, ответ и, дабы отвлечься и развеяться, кликнул ссылку «мой дневник» в блоке, который у всех адекватных, по мнению Учихи, людей находился слева, а у тролля - справа. Перенаправление на дневник открыло Саске следующее: кто-то написал ему личное сообщение. Не подозревая подвоха, Учиха кликнул по жирненькой единичке рядом со ссылкой «U-mail». Еще секунда – и перед ним раскрылось новое сообщение совершенно неожиданного отправителя.
Саске прочел. Затем прочел еще раз. И еще, и снова - в надежде, что ему это привиделось.
На ярко светящемся экране ноутбука блистало послание следующего содержания:
«Я – Rob in Hood, а не Робин Гуд, не путай».
На какую-то долю секунды Саске даже примерещилась скрытая камера, заглядывающая к нему в окно с обшарпанной стены соседней многоэтажки.
Как его можно было вычислить?
Написать просто наугад?
Саске настрочил осторожное:
«Я приму это к сведенью. А Вы вообще кто?»
О нет, великий комментатор не должен даже запоминать какого-то дегенерата, неласково отозвавшегося о его гениальной персоне.
«Как, даже не знаешь, у кого на дневнике ты сейчас под видом анонимов страдаешь раздвоением личности?» - Дегенерат был непреклонен.
Саске презрительно фыркнул и напечатал ответ:
«Вам лучше знать, где я, конечно… с Вашей-то шизой. Но вообще-то я сейчас у себя на дневнике».
Письмо от разбойника Шервудского леса не заставило долго ждать.
«Смелости как всегда не занимать… Ну что ж, у себя так у себя. Просто чисто на будущее: когда пишешь от гостя, выходи из аккаунта вообще. Потому что если просто ставишь галочку рядом с меткой «анонимно», система видит тебя. И статистика тоже».
Саске мысленно выругался, откидываясь на спинку крутящегося кресла. В таких постыдных ситуациях он не бывал уже давненько…
«Rob in Hood – фраза, из которой, по предположению некоторых товарищей историков, и сложилось прозвище Робина. Так что ты – Робин Гуд. Даже если никнейм в расчет не брать, все равно Робин Гуд. Защищаешь маленьких бедных аффторов от злых рыцарей-аристократов и принца Джона (меня). Отстаиваешь, как тебе кажется, правду».
«Мне не кажется. Это и есть правда. Просто у нас с тобой разные правды))».
Учиха удивленно приподнял бровь. Абсолютно беззлобное послание; даже парочка дружелюбных, как их окрестил Саске, скобочек в конце. Казалось, с ним не собирались ругаться.
Впрочем, это лишь сильнее злило…
«Разные правды? Ну тогда мы, наверное, с тобой не придем к консенсусу. Трудно договариваться о чем-то с человеком, который приходит в созданную тобою запись, чтобы развести там дешевый срач».
«Попрошу без оскорблений. Мой срач высокопрофессионален! И с человеком, который в качестве мести разговаривает на твоем дневнике сам с собой, договориться тоже трудно. Но я попробую…»
Саске подавился глубоко гуманными планами собеседника и посоветовал ему просто извиниться, ежели его, саскин, троллинг привел собеседника к моральному упадку и даже подтолкнул к позорной попытке примириться (стоит ли упоминать, что попытка эта была неудачной?). Робин Гуд максимализм и величину самомнения Учихи оценил и, вернувшись к более привычной для Саске язвительной форме общения, предупредил, что может написать аналогичную галиматью в комментариях к какой-нибудь дневниковой записи Учихи.
Саске побежал «закрывать» свой дневник.
Маразм крепчал...
________________________________________________________________________________________________
Примечания:
* Разбойник в капюшоне (англ.).
**(с) некто с известной своей искренностью «Демотивации по-русски».
От автора:
Я оставил оригинальное название сообщества, потому что мне хотелось обыграть его в тексте, однако, описываемые события полностью выдуманы. (То, что вы и так знали).
пятница, 13 августа 2010
18:20
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
суббота, 07 августа 2010
19:04
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
18:58
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
среда, 04 августа 2010
вторник, 27 июля 2010
20:08
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
пятница, 23 июля 2010
Драбблы, написанные мною на перегонах Красноярск-Кемерово и Кемерово-Омск, а потом еще долго и мучительно редактируемые где придется. Почти все они, кроме, может быть, первого – чистой воды юмор; и все они - АУ относительно событий манги, но это единственное, что их объединяет. Сюжет каждого обособлен, так что выбирайте, какой больше понравится)
Последовательность хронологическая.
Наруто/Саске.
Слушая гулкий стук сердца в своей груди, Саске незаметно, исподтишка поглядывал на умиротворенное сном лицо Наруто. Его голова покоилась прямо на коленях Саске, что приводило тело Учихи к неоправданному с точки зрения общественных устоев блаженству, а самого Саске – к смутному беспокойству и конфликту морального и естественного мотивов.
Почти каждая их парная миссия в последнее время завершалась именно так: безмятежным здоровым сном Наруто на коленках напарника и безусловно нездоровыми мыслями напарника по отношению к другу. Заканчивались размышления каждый раз одним и тем же. Саске мучился собственной порочностью, пытался задавить желание моралью, благополучно проигрывал в «неравной борьбе» и с замиранием сердца – то ли от счастья, то ли из-за пребывания в бесконечном опасении разбудить Наруто – гладил волосы спящего парня, нежно проводил кончиками пальцев по его щекам и шее, а под конец обязательно касался обветренных, слегка приоткрытых во сне губ. И Наруто каждый раз не просыпался. И каждый раз Саске испытывал сильнейшее волнение и пьянящую голову нежность, постепенно грозившую перерасти в возбуждение. Каждый раз застывал воспоминанием - ярким, окрашенным в цвета голубо-синего, как глаза Наруто, неба над их головами и изумрудной зелени вокруг...
(Словом, каждый раз был прямо как романтическая фантазия Сакуры).
Как и полагается в таких ситуациях, Саске каждый раз люто ненавидел себя за слабость и каждый раз довольно скоро ей уступал.
А что еще ему оставалось делать? Наруто, между прочим, спал очень недолго.
Вздохнув - осторожно, чтобы не потревожить покой друга, Саске погрузил аристократически тонкие пальцы в пшеничное золото растрепанных волос.
«Разве могут быть волосы такими яркими?». Он осторожно пропустил через пальцы мягкую прядь. Затем вновь перенес руку к корням золотистых локонов. Тепло Наруто грело пальцы... «Ни у кого еще таких не видел. Прямо как солнце». И снова к кончикам, а затем на висок. Тонкий узелок пульса стучал под смуглой кожей, и, тепло улыбнувшись, Саске повел рукою в сторону, кончиком пальца очертил скулы и, наконец, осторожно коснулся нижней губы.
Каждый раз он неизмеримо сильно хотел поцеловать эти губы. И каждый раз мнительный страх заставлял его отказаться от этого соблазна.
Стараясь больше не касаться хотя бы нежной кожи Наруто, Саске отвел от его лба, охваченного банданой Листа, непослушные пряди. С блестящей стальной поверхности протектора на него глядело собственное искаженное отражение. Немного уставшее. И совсем не счастливое.
- Что же мне делать с ним… - прошептал Учиха, глядя в лесную кайму горизонта.
- Поцеловать. – Послышался откуда-то снизу гнусавый, забавно искаженный, но все равно узнанный с первого же слова голос.
Саске вздрогнул и скосил вниз взволнованный взгляд.
Наруто спал сном младенца…
Стало смешно.
Честно отведя глаза в сторону – туда, куда смотрел до этого, Саске спросил:
- Кто это?
- Бог. – Послышался ответ из низов.
Узумаки был, как всегда, очень скромен.
- А если он проснется, Бог? – На этот раз Саске уставился прямо в бессовестные и все еще безмятежно закрытые очи Узумаки.
- Не бойся, - сдержанно, как у бездарного чревовещателя у Наруто задвигались губы. Голос стал неестественно низок. – Не проснется. Я-то знаю.
Должно быть, это он являлся инициатором всех их парных миссий. И теперь не вызывало сомнений, что уставал он после заданий специально, не высыпался перед ними намеренно, а во время их отдыха дремал настолько «крепко», что чувствовал каждое прикосновение Саске.
Учиха облегченно улыбнулся и, наклонившись, накрыл губы Наруто своими губами. Тот не ответил, связанный правилами их забавной игры, и еще долго Саске целовал его – мягко, осторожно. Чтобы не разбудить. А когда наконец разорвал поцелуй, легкая рука «спящего», описав в воздухе размашистую дугу, легка ему на затылок, отправляя в обратное путешествие к припухшим от лобзаний губам.
«Каждый раз все кончается одинаково. – Подумал Саске, уже без осторожностей запуская пальцы в волосы друга. – У меня страхи, у меня сомнения, а у него идиотсткая шутка в ответ на все это…»
Определенно, с некоторыми людьми драмы не сваришь.
Саске, Сай.
В отличие от Наруто, Сакуры и даже Какаши, Сай всегда знал, что хладнокровная маска Учихи не маска вовсе, а его лицо. Саске был жестоким. И жестокость эта была не вынужденной, не сотворенной прожитыми во лжи годами. Она была самой настоящей! Такой, что кровь стыла в венах при взгляде в черные, хранящие ее на самом дне омута зрачков глаза Учихи.
Да, Саске был жесток и хладнокровен. Даже Сай, как шиноби «Корня» не понаслышке знакомый со словом «пытка», не мог и представить, на что был способен этот монстр!
- Ну как тебе? – Саске, улыбаясь ядовито-змеиной улыбкой, поднял и потряс перед ним тоненьким листком, покрытым темными - до синего отблеска - чернилами. Аккуратно перехватил кончиками большого и указательного пальцев левой руки, а правой взялся за серединку и, явно наслаждаясь отчаяньем, написанным на лице Сая, разорвал пополам.
Это была самая прекрасная его зарисовка!
Сай печально прикрыл глаза.
- Ну вот что, извращенец, - продолжал, тем временем, в презрительно-поучительном тоне Учиха. – Я не расскажу никому, что видел у тебя в тайной графической папочке, а ты клятвенно пообещаешь больше ни на шаг не приближаться к одному члену моей команды. – Последние два слова прозвучали с неповторимой подчеркнутой надменностью.
Сай почувствовал себя самым несчастным человеком на свете и воздел очи к потолку. Саске почувствовал себя самым властным человеком в этой комнате и опустил очи к последнему оставшемуся в живых листочку.
На листочке был нарисован блаженствующий под струями душа и, как любой здравомыслящий человек в душе - обнаженный Узумаки Наруто.
Особенно четка была прорисована его блестящая в капельках воды задница.
Что как бы намекало…
Саске остановил взгляд на заднице, заметно сморщился и, казалось, разгневался еще сильнее.
- И вот что, голубой хрен, – да, он был разгневан! - Я теперь глаз с тебя не спущу, только попробуй сунься к дереву напротив его ванной! И ночью не смей к нему в окно лезть, и на тренировки даже к нему не приходи. Вообще чтобы больше я тебя рядом с ним не видел! Понял?
Сай печально поглядел на то, как сминается в руках Саске последний его шедевр.
- А можно хотя бы эту оставить?
Саске раздраженно глянул на него.
- Ты не в том положении, чтобы еще и торговаться. Отвечай. Понял или нет? Больше не подходить к Наруто. Как дважды два просто.
- Понял.
Листочек был порван, а Саске предусмотрительно сообщил:
- В качестве доказательства я оставлю у себя другой рисунок. Тот, где ты еще и себя к нему сзади пристроил. – Тут Учиху передернуло как истинного натурала. – Вот дерьмо. Как ты вообще опустился до такого?.. - И после сего риторического вопроса, Саске, закинув на плечо походный рюкзак, доверху набитый чем-то загадочным, двинулся в сторону входной двери и, хотя то было совершенно необязательно, прошел в опасной близости к Саю, чтобы толкнуть несчастного художника плечом.
В рюкзаке при этом подозрительно зашелестело что-то явно бумажного происхождения, а Сай, от горя и уныния потерявший былую стойкость, потерял и равновесие, а чтобы не упасть, зацепился рукой за рюкзачную застежку.
Застежка недовольно лязгнула и расстегнулась.
…целый каскад изрисованных листков формата А4 обрушился на пол маленькой комнатенки непризнанного художника.
Опустив голову, Саске недвусмысленно закатил глаза и с неописуемой тяжестью вздохнул.
- Ладно... Торгуйся.
Сай, удивленный в меру своих способностей, словил парящий в воздухе лист и с удивлением обнаружил шевелюру учиховского образца, неаккуратно пририсованную к челу своего воплощения, трахающего Узумаки.
Он безмолвно развернул рисунок и ткнул им в лицо Саске. Тот вновь вздохнул.
- Ладно… диктуй условия.
Анко/Наруто.
Наруто судорожно сглотнул подкатившую к горлу слюну и опасливо наклонил голову, почти весь скрываясь за зеленью кустарных зарослей, что так удачно прятали злостного нарушителя большинства моральных догматов цивилизованных стран от чудесных глаз посетительниц горячих источников.
Глаз было ровно девять пар: Наруто вычислил это на основе аналогии с некоторыми другими частями тела. Глаза были прекрасны. А «аналогии» еще чудеснее. Настолько, что Узумаки Наруто, испытывая животрепещущий внутренний конфликт, решился на нарушение последнего морального догмата…
Его рука уже была близка к разрешению конфликта (и ширинке штанов), как вдруг сзади ехидно окликнули:
- Подглядываешь?
От ужаса Наруто вскочил, а некоторый орган его тела – упал.
За спиной заливисто рассмеялись.
- Лучше сядь обратно. Нас не слышно отсюда, но как бы твой желанный лик в кустах не подтолкнул девушек к необдуманным действиям.
Бросив беглый взгляд вниз, на сокрытые горячим белым паром соблазнительные женские тела, Наруто, опомнившись, вновь присел на корточки – на этот раз лицом к подловившей его девице.
Это была Анко. Облаченная в тонкое – пожалуй, подозрительно тонкое для банного – полотенце, покрытая горячей водной пылью источника и сложившая руки под аппетитно большими грудями Анко. Она стояла перед ним и улыбалась ему поистине пугающей змеиной улыбкой.
Улыбка эта обладала уникальными воспитательными свойствами и всякий раз превращала Узумаки Наруто, одного из сильнейших (и развратнейших) шиноби Конохи, в провинившегося малолетнего ученика Академии.
Некоторое время его помучили молчанием. Затем ласковым голосом, что в ее исполнении пугал еще сильнее, чем голос злой, Анко спросила:
- Собирал…материал?
Насыщенный румянец густо залил щеки Узумаки. Только что его сравнили со стариком Джирайей.
Тем временем, наказание продолжалось и становилось все изощреннее…
- Может, тебе помочь?
Наруто с опасением глянул туда, куда позволила ему неожиданно проснувшаяся совесть – на коленку Анко.
Коленка была маленькой и аккуратной, а еще наверняка обладала гипнотическими способностями, потому как, стоило лишь Узумаки на нее посмотреть, как желание узреть то, что находилось несколько выше коленки и в данный момент так подло скрывалось полотенцем, стало смыслом всей жизни.
Рот Наруто непроизвольно открылся.
Наверное, выглядел он в этот момент и впрямь очень смешно, потому что откуда-то свыше, куда смотреть у Наруто не возникало особой необходимости, вновь послышался хохот, а в следующее мгновенье Анко двинулась по направлению к его наблюдательному пункту.
- Боже, нынешние дети такие дети. Подглядывают, что-то все выискивают. Спросишь: «помочь?» - молчат. – Она подошла так близко, что Наруто, вдыхая, чувствовал ее запах. Остановилась. И присела, чтобы взглянуть в глаза Узумаки. На губах ее блуждала загадочная улыбка.
Наруто сглотнул.
Даже в самом страшном бреду он не смог бы представить, чем, хотя бы отдаленно, завершится для него подобная встреча с Митараши Анко. Пришла пора переходить к решительным действиям. Наруто решился и экспромтом выдал в свое оправдание:
- А я деревню спас! – Сразу же после чего почувствовал себя полным кретином.
- Я знаю. – Просто ответила она и улыбнулась шире. – Если бы не это, я бы тебя уже убила. – И, на всякий случай, цепкими ручками зафиксировав голову великого спасителя, Анко припала требовательным поцелуем к его губам.
Узумаки зажмурился. Узумаки задергался. Узумаки почувствовал, как к нему прижимается наиболее сокровенный участок тела Митараши, уже почему-то лишенный полотенца, и вместе с целой квартой крови, хлынувшей из носа, потерял сознание.
Оторвавшись от бесчувственного юноши, Анко расстроено вздохнула.
«Как всегда. Удовлетворен только мужчина…»
Саске, Наруто.
Саске медленно поднял голову и воровато огляделся…
Огромная аудитория, чем-то смутно напоминающая ту, в которой более пяти лет назад он, будучи в составе седьмой команды, сдавал письменную часть экзамена на чунина. Такие же раздражающе яркие искусственные лампы над головой, такое же чистое синее небо за огромными высокими окнами, такой же музыкальный фон из скрипа карандашей и шуршания бумаги. Только теперь рядом с ним сидели не тринадцатилетние взволнованные малыши, а опытные шиноби Конохи.
Тест. Если верить подозрительно веселому Узумаки, с которым и пришел сюда Саске утром, подобный опрос проводился вот уже второй год. «Новация от Шизуне», - вспомнились Учихе слова Сакуры, которая «случайно» встретила их в коридоре Академии, неизменно использующейся в неучебное время для любого рода мероприятий.
Новация, бесспорно, была оригинальна. И уникальна. И можно с уверенностью сказать, что все это было чересчур.
Саске вновь оглядел аудиторию и заметил, что все до единого в ней сидят, уткнувшись в свои листики и что-то очень воодушевленно строча в них. На лицах ни тени смущения; быстро-быстро бегает кончик карандаша по бумаге.
Вечно холодные очи Учихи озарились непониманием и смутным беспокойством.
Как они могли совершенно спокойно заполнять эти опросники?
Саске опустил взгляд на сверкающий пред ним бесстыдными вопросами лист.
«Испытываете ли вы сексуальное влечение к противоположному полу?»
«Как часто Вы онанируете?»
«И удачно?»
Саске нервно потер виски и сосредоточенно уставился на листок, словно от его пристального взгляда непристойные вопросы должны были рассыпаться на иероглифы и как по волшебству воссоединиться в нормальный тест.
Однако ничего подобного не происходило.
Саске покосился на своего соседа слева. Неизвестный шиноби в черных очках с лицом, почти полностью скрытым капюшоном. Сосед справа? Шикамару.
- Эй? – Шепотом окликнул Учиха.
Главный лентяй деревни апатично зевнул и, каждым своим движеньем очень напоминая сомнамбулу, повернулся к Саске.
- Здесь каждый раз такие вопросы? – Поинтересовался Учиха.
В конце концов, разве могли нормальные люди каждый раз описывать в поле для ответа свои тайные сексуальные фантазии (вопрос № 12)?
- Да. – Шикамару вновь зевнул, отчего его «да» приобрело оттенок безысходности. – Каждый раз. Только формулировка другая.
- И каждый раз все…абсолютно все отвечают?
Информатор безразлично пожал плечами.
- Попробуй тут не ответь. Обязаловка.
Так ненавязчиво была уничтожена в Саске последняя капля веры в светлый образ родной деревни.
Он вернулся к изучению опросника…
«Вы когда-нибудь испытывали сексуальное влечение к собственному полу?», «Как часто Вы думали о своем лучшем друге(для мужчин)\подруге(для женщин) как о сексуальном объекте?», «Как часто Вы мастурбировали, думая о своем лучшем друге(для мужчин)\подруге(для женщин)?», «Как часто Вы…» - Стоп!
Саске пробежался быстрым взглядом по всему опроснику. Двадцать два вопроса, и только три из них посвящены гетеросексуальным отношениям. Саске нахмурился.
Фраза «лучший друг» фигурировала в пятнадцати вопросах, и еще в четырех – подразумевалась. Саске задумался.
Варианты ответов тоже были весьма необычны…
«Вы часто мечтаете о своем лучшем друге?»
1) Да; 2) Часто; 3) Вы правы!
А еще опросник ему дала далеко не возглавляющая инновационный процесс Шизуне, а неожиданно вызвавшийся помочь ей…
Саске поднял глаза и хмуро поглядел в сторону солнечно-яркой шевелюры Узумаки Наруто.
Голова, обладающая сим достоянием, некоторое время писала спокойно, гораздо более продолжительное время глазела по сторонам и кому-то кивала, а под конец данного ритуала повернулась в сторону Саске.
На какую-то долю секунды Учиха узрел в насыщенно голубых глазах детский задор, счастье мирового масштаба и святую уверенность в том, что их обладателя не вычислят.
Саске устало вздохнул и взялся за карандаш.
Ни один из вопросов не остался без внимания, а в том единственном из них, где был необходим распространенный ответ, появилась замечательная история о том, как он хочет быть изнасилован Райкаге, его братом и (желательно) Восьмихвостым.
Завершив сей труд, Саске удовлетворенно просмотрел весь опросник и в правом верхнем углу, в рамке для имени тестируемого, написал, старательно кривя иероглифы: «Узумаки Наруто».
Каруи/Наруто.
Что произошло, Наруто так и не понял. Они с Саске только-только свернули за угол огромной центральной улицы деревни, как пред его носом мелькнуло аппетитно свежее митараши-данго*, а под его ногами - нечто смутно серое и чем-то напоминающее женскую ногу, обо что он, Наруто, и запнулся. Паденье вышло весьма неудачным: данго было свежим настолько, что обожгло сиропом его нос. Последствия падения тоже не прельщали…
- Черт! Ты посмотри, идиот, что ты наделал? – Голос, знакомый Узумаки до ноющей боли нижней челюсти, зазвенел в ушах.
- Извини. – Пробормотал он по инерции, не очень хорошо разбирая свои же слова после столь безжалостной шумовой атаки. – Извини. – На всякий случай повторил, не понимая при этом, за что конкретно извиняется.
Свыше послышалось пренебрежительное фырканье.
Он поднял глаза. Прямо на него смотрел суровый женский бюст, облаченный в светло-серый чунинский жилет Скрытого Облака и слегка сдобренный сладким сиропом и ошметками шариков данго. Он поднял голову… Прямо на него глядели разъяренные золотисто-желтые глаза куноичи из команды Кумокагуре, что еще во времена отступничества Учихи Саске направили в их деревню по душу все того же Учихи Саске.
Наруто свел к переносице светлые брови, явив миру саму задумчивость, и сосредоточенно уставился на девушку. Как ее звали? Он забыл. (Да еще и не знал). На языке отчего-то вертелось «Омои», и Наруто, всегда искренне доверяющий своей интуиции, открыл было рот, чтобы сгладить неприятное впечатление гостьи своей феноменальной памятью, как вдруг девушка спросила:
- Ты за мной следишь?
- Что?..
Гостья раздраженно щелкнула языком и грозно оглядела Узумаки с головы до пят. Затем она перевела взгляд на его спутника, после чего вопрос преобразовался в утверждение.
- Ты за мной следишь!
- Вовсе нет! – Воскликнул Наруто.
- Нет? Отлично. Давай-ка посчитаем. Сколько раз мы с тобой якобы случайно столкнулись на улице? – Она резко вздернула руку, и Наруто отшатнулся, задним умом чуя, что она собирается его ударить. Однако вместо этого она, перечисляя их «якобы случайные» встречи, начала загибать пальцы. – У лавки с порно-журналами – раз. У лавки с раменом – два. У резиденции – три. И еще четыре раза – у туалета!
Наруто подавленно глядел себе под ноги. Он был невиновен, но разве можно было поверить в это после стольких неопровержимых доказательств?
Внезапно голос подал молчавший до этого Саске.
- А что ты делала у лавки с порно-журналами?
Две головы тут же обернулись в его сторону, и ненадолго в воздухе повисло молчание. Затем агрессивно настроенная гостья Конохи начала как-то странно дергаться и хватать ртом воздух, вероятно, пытаясь что-то сказать.
Наконец, ей это удалось:
- Намекаешь на то, что это я следила за вами?..
Ее голос был тих и спокоен. Прямо как море перед бурей.
- Ах ты нахал! – Сверкнула первая молния над безмятежной морской гладью, и куноичи, по-мужски замахнувшись, залепила нахалу звонкую пощечину.
Нахалом при этом почему-то оказался Наруто…
Героическая воительница, тем временем, прошествовала мимо застывшего от внезапности и экспрессивности момента Учихи Саске, негромко разглагольствуя на тему «не меняющихся ублюдков-отступников». Свернула за угол. И замерла.
…Ладонь горела от полного страсти удара, где-то на запачканном сладким сиропом жилете наверняка остался отпечаток узумаковского носа. Жизнь была прекрасна!
Гостья из Скрытого Облака, более известная миру как Каруи, залилась пунцовым румянцем и, мечтательно улыбнувшись, прислонилась к прохладной бетонной стене углового магазинчика. Затем, впрочем, резко одернула себя и напрягла слух.
Где-то за поворотом Наруто жалостливо рассказывал Саске о том, что он и не думал за ней следить.
- … если мы еще раз столкнемся, она меня убьет, точно говорю. – Пессимистично закончил он.
- Ну… - протянул Саске в задумчивости. – Может, тогда пойдем на полигоны? Туда-то она точно не забредет, ей просто незачем.
Каруи снисходительно улыбнулась.
«Какие наивные».
*Митараши-данго - разновидность данго; рисовые шарики, облитые сладким сиропом. Анко назвали в их честь. Спешу сделать чистосердечное признание: я не знаю, какой род носит слово «данго». Обычно я проверяю такие вещи (долго и мучительно) в виртуальных словарях, но понятное дело, никакого «данго» в словаре не оказалось. Так что гадал я сам. Были два варианта: либо «данго» - рисовые шарики, они; либо «данго» - блюдо, оно. Я выбрал второе (скорее, из-за того, что в русском языке это логичнее). Если ошибся, извините.
Последовательность хронологическая.
Об испорченной драме.
Наруто/Саске.
Слушая гулкий стук сердца в своей груди, Саске незаметно, исподтишка поглядывал на умиротворенное сном лицо Наруто. Его голова покоилась прямо на коленях Саске, что приводило тело Учихи к неоправданному с точки зрения общественных устоев блаженству, а самого Саске – к смутному беспокойству и конфликту морального и естественного мотивов.
Почти каждая их парная миссия в последнее время завершалась именно так: безмятежным здоровым сном Наруто на коленках напарника и безусловно нездоровыми мыслями напарника по отношению к другу. Заканчивались размышления каждый раз одним и тем же. Саске мучился собственной порочностью, пытался задавить желание моралью, благополучно проигрывал в «неравной борьбе» и с замиранием сердца – то ли от счастья, то ли из-за пребывания в бесконечном опасении разбудить Наруто – гладил волосы спящего парня, нежно проводил кончиками пальцев по его щекам и шее, а под конец обязательно касался обветренных, слегка приоткрытых во сне губ. И Наруто каждый раз не просыпался. И каждый раз Саске испытывал сильнейшее волнение и пьянящую голову нежность, постепенно грозившую перерасти в возбуждение. Каждый раз застывал воспоминанием - ярким, окрашенным в цвета голубо-синего, как глаза Наруто, неба над их головами и изумрудной зелени вокруг...
(Словом, каждый раз был прямо как романтическая фантазия Сакуры).
Как и полагается в таких ситуациях, Саске каждый раз люто ненавидел себя за слабость и каждый раз довольно скоро ей уступал.
А что еще ему оставалось делать? Наруто, между прочим, спал очень недолго.
Вздохнув - осторожно, чтобы не потревожить покой друга, Саске погрузил аристократически тонкие пальцы в пшеничное золото растрепанных волос.
«Разве могут быть волосы такими яркими?». Он осторожно пропустил через пальцы мягкую прядь. Затем вновь перенес руку к корням золотистых локонов. Тепло Наруто грело пальцы... «Ни у кого еще таких не видел. Прямо как солнце». И снова к кончикам, а затем на висок. Тонкий узелок пульса стучал под смуглой кожей, и, тепло улыбнувшись, Саске повел рукою в сторону, кончиком пальца очертил скулы и, наконец, осторожно коснулся нижней губы.
Каждый раз он неизмеримо сильно хотел поцеловать эти губы. И каждый раз мнительный страх заставлял его отказаться от этого соблазна.
Стараясь больше не касаться хотя бы нежной кожи Наруто, Саске отвел от его лба, охваченного банданой Листа, непослушные пряди. С блестящей стальной поверхности протектора на него глядело собственное искаженное отражение. Немного уставшее. И совсем не счастливое.
- Что же мне делать с ним… - прошептал Учиха, глядя в лесную кайму горизонта.
- Поцеловать. – Послышался откуда-то снизу гнусавый, забавно искаженный, но все равно узнанный с первого же слова голос.
Саске вздрогнул и скосил вниз взволнованный взгляд.
Наруто спал сном младенца…
Стало смешно.
Честно отведя глаза в сторону – туда, куда смотрел до этого, Саске спросил:
- Кто это?
- Бог. – Послышался ответ из низов.
Узумаки был, как всегда, очень скромен.
- А если он проснется, Бог? – На этот раз Саске уставился прямо в бессовестные и все еще безмятежно закрытые очи Узумаки.
- Не бойся, - сдержанно, как у бездарного чревовещателя у Наруто задвигались губы. Голос стал неестественно низок. – Не проснется. Я-то знаю.
Должно быть, это он являлся инициатором всех их парных миссий. И теперь не вызывало сомнений, что уставал он после заданий специально, не высыпался перед ними намеренно, а во время их отдыха дремал настолько «крепко», что чувствовал каждое прикосновение Саске.
Учиха облегченно улыбнулся и, наклонившись, накрыл губы Наруто своими губами. Тот не ответил, связанный правилами их забавной игры, и еще долго Саске целовал его – мягко, осторожно. Чтобы не разбудить. А когда наконец разорвал поцелуй, легкая рука «спящего», описав в воздухе размашистую дугу, легка ему на затылок, отправляя в обратное путешествие к припухшим от лобзаний губам.
«Каждый раз все кончается одинаково. – Подумал Саске, уже без осторожностей запуская пальцы в волосы друга. – У меня страхи, у меня сомнения, а у него идиотсткая шутка в ответ на все это…»
Определенно, с некоторыми людьми драмы не сваришь.
О шантаже.
Саске, Сай.
В отличие от Наруто, Сакуры и даже Какаши, Сай всегда знал, что хладнокровная маска Учихи не маска вовсе, а его лицо. Саске был жестоким. И жестокость эта была не вынужденной, не сотворенной прожитыми во лжи годами. Она была самой настоящей! Такой, что кровь стыла в венах при взгляде в черные, хранящие ее на самом дне омута зрачков глаза Учихи.
Да, Саске был жесток и хладнокровен. Даже Сай, как шиноби «Корня» не понаслышке знакомый со словом «пытка», не мог и представить, на что был способен этот монстр!
- Ну как тебе? – Саске, улыбаясь ядовито-змеиной улыбкой, поднял и потряс перед ним тоненьким листком, покрытым темными - до синего отблеска - чернилами. Аккуратно перехватил кончиками большого и указательного пальцев левой руки, а правой взялся за серединку и, явно наслаждаясь отчаяньем, написанным на лице Сая, разорвал пополам.
Это была самая прекрасная его зарисовка!
Сай печально прикрыл глаза.
- Ну вот что, извращенец, - продолжал, тем временем, в презрительно-поучительном тоне Учиха. – Я не расскажу никому, что видел у тебя в тайной графической папочке, а ты клятвенно пообещаешь больше ни на шаг не приближаться к одному члену моей команды. – Последние два слова прозвучали с неповторимой подчеркнутой надменностью.
Сай почувствовал себя самым несчастным человеком на свете и воздел очи к потолку. Саске почувствовал себя самым властным человеком в этой комнате и опустил очи к последнему оставшемуся в живых листочку.
На листочке был нарисован блаженствующий под струями душа и, как любой здравомыслящий человек в душе - обнаженный Узумаки Наруто.
Особенно четка была прорисована его блестящая в капельках воды задница.
Что как бы намекало…
Саске остановил взгляд на заднице, заметно сморщился и, казалось, разгневался еще сильнее.
- И вот что, голубой хрен, – да, он был разгневан! - Я теперь глаз с тебя не спущу, только попробуй сунься к дереву напротив его ванной! И ночью не смей к нему в окно лезть, и на тренировки даже к нему не приходи. Вообще чтобы больше я тебя рядом с ним не видел! Понял?
Сай печально поглядел на то, как сминается в руках Саске последний его шедевр.
- А можно хотя бы эту оставить?
Саске раздраженно глянул на него.
- Ты не в том положении, чтобы еще и торговаться. Отвечай. Понял или нет? Больше не подходить к Наруто. Как дважды два просто.
- Понял.
Листочек был порван, а Саске предусмотрительно сообщил:
- В качестве доказательства я оставлю у себя другой рисунок. Тот, где ты еще и себя к нему сзади пристроил. – Тут Учиху передернуло как истинного натурала. – Вот дерьмо. Как ты вообще опустился до такого?.. - И после сего риторического вопроса, Саске, закинув на плечо походный рюкзак, доверху набитый чем-то загадочным, двинулся в сторону входной двери и, хотя то было совершенно необязательно, прошел в опасной близости к Саю, чтобы толкнуть несчастного художника плечом.
В рюкзаке при этом подозрительно зашелестело что-то явно бумажного происхождения, а Сай, от горя и уныния потерявший былую стойкость, потерял и равновесие, а чтобы не упасть, зацепился рукой за рюкзачную застежку.
Застежка недовольно лязгнула и расстегнулась.
…целый каскад изрисованных листков формата А4 обрушился на пол маленькой комнатенки непризнанного художника.
Опустив голову, Саске недвусмысленно закатил глаза и с неописуемой тяжестью вздохнул.
- Ладно... Торгуйся.
Сай, удивленный в меру своих способностей, словил парящий в воздухе лист и с удивлением обнаружил шевелюру учиховского образца, неаккуратно пририсованную к челу своего воплощения, трахающего Узумаки.
Он безмолвно развернул рисунок и ткнул им в лицо Саске. Тот вновь вздохнул.
- Ладно… диктуй условия.
О тяжелой женской доле.
Анко/Наруто.
Анко/Наруто.
Анко/Наруто.
Наруто судорожно сглотнул подкатившую к горлу слюну и опасливо наклонил голову, почти весь скрываясь за зеленью кустарных зарослей, что так удачно прятали злостного нарушителя большинства моральных догматов цивилизованных стран от чудесных глаз посетительниц горячих источников.
Глаз было ровно девять пар: Наруто вычислил это на основе аналогии с некоторыми другими частями тела. Глаза были прекрасны. А «аналогии» еще чудеснее. Настолько, что Узумаки Наруто, испытывая животрепещущий внутренний конфликт, решился на нарушение последнего морального догмата…
Его рука уже была близка к разрешению конфликта (и ширинке штанов), как вдруг сзади ехидно окликнули:
- Подглядываешь?
От ужаса Наруто вскочил, а некоторый орган его тела – упал.
За спиной заливисто рассмеялись.
- Лучше сядь обратно. Нас не слышно отсюда, но как бы твой желанный лик в кустах не подтолкнул девушек к необдуманным действиям.
Бросив беглый взгляд вниз, на сокрытые горячим белым паром соблазнительные женские тела, Наруто, опомнившись, вновь присел на корточки – на этот раз лицом к подловившей его девице.
Это была Анко. Облаченная в тонкое – пожалуй, подозрительно тонкое для банного – полотенце, покрытая горячей водной пылью источника и сложившая руки под аппетитно большими грудями Анко. Она стояла перед ним и улыбалась ему поистине пугающей змеиной улыбкой.
Улыбка эта обладала уникальными воспитательными свойствами и всякий раз превращала Узумаки Наруто, одного из сильнейших (и развратнейших) шиноби Конохи, в провинившегося малолетнего ученика Академии.
Некоторое время его помучили молчанием. Затем ласковым голосом, что в ее исполнении пугал еще сильнее, чем голос злой, Анко спросила:
- Собирал…материал?
Насыщенный румянец густо залил щеки Узумаки. Только что его сравнили со стариком Джирайей.
Тем временем, наказание продолжалось и становилось все изощреннее…
- Может, тебе помочь?
Наруто с опасением глянул туда, куда позволила ему неожиданно проснувшаяся совесть – на коленку Анко.
Коленка была маленькой и аккуратной, а еще наверняка обладала гипнотическими способностями, потому как, стоило лишь Узумаки на нее посмотреть, как желание узреть то, что находилось несколько выше коленки и в данный момент так подло скрывалось полотенцем, стало смыслом всей жизни.
Рот Наруто непроизвольно открылся.
Наверное, выглядел он в этот момент и впрямь очень смешно, потому что откуда-то свыше, куда смотреть у Наруто не возникало особой необходимости, вновь послышался хохот, а в следующее мгновенье Анко двинулась по направлению к его наблюдательному пункту.
- Боже, нынешние дети такие дети. Подглядывают, что-то все выискивают. Спросишь: «помочь?» - молчат. – Она подошла так близко, что Наруто, вдыхая, чувствовал ее запах. Остановилась. И присела, чтобы взглянуть в глаза Узумаки. На губах ее блуждала загадочная улыбка.
Наруто сглотнул.
Даже в самом страшном бреду он не смог бы представить, чем, хотя бы отдаленно, завершится для него подобная встреча с Митараши Анко. Пришла пора переходить к решительным действиям. Наруто решился и экспромтом выдал в свое оправдание:
- А я деревню спас! – Сразу же после чего почувствовал себя полным кретином.
- Я знаю. – Просто ответила она и улыбнулась шире. – Если бы не это, я бы тебя уже убила. – И, на всякий случай, цепкими ручками зафиксировав голову великого спасителя, Анко припала требовательным поцелуем к его губам.
Узумаки зажмурился. Узумаки задергался. Узумаки почувствовал, как к нему прижимается наиболее сокровенный участок тела Митараши, уже почему-то лишенный полотенца, и вместе с целой квартой крови, хлынувшей из носа, потерял сознание.
Оторвавшись от бесчувственного юноши, Анко расстроено вздохнула.
«Как всегда. Удовлетворен только мужчина…»
О вреде вредительства.
Саске, Наруто.
Саске, Наруто.
Саске, Наруто.
Саске медленно поднял голову и воровато огляделся…
Огромная аудитория, чем-то смутно напоминающая ту, в которой более пяти лет назад он, будучи в составе седьмой команды, сдавал письменную часть экзамена на чунина. Такие же раздражающе яркие искусственные лампы над головой, такое же чистое синее небо за огромными высокими окнами, такой же музыкальный фон из скрипа карандашей и шуршания бумаги. Только теперь рядом с ним сидели не тринадцатилетние взволнованные малыши, а опытные шиноби Конохи.
Тест. Если верить подозрительно веселому Узумаки, с которым и пришел сюда Саске утром, подобный опрос проводился вот уже второй год. «Новация от Шизуне», - вспомнились Учихе слова Сакуры, которая «случайно» встретила их в коридоре Академии, неизменно использующейся в неучебное время для любого рода мероприятий.
Новация, бесспорно, была оригинальна. И уникальна. И можно с уверенностью сказать, что все это было чересчур.
Саске вновь оглядел аудиторию и заметил, что все до единого в ней сидят, уткнувшись в свои листики и что-то очень воодушевленно строча в них. На лицах ни тени смущения; быстро-быстро бегает кончик карандаша по бумаге.
Вечно холодные очи Учихи озарились непониманием и смутным беспокойством.
Как они могли совершенно спокойно заполнять эти опросники?
Саске опустил взгляд на сверкающий пред ним бесстыдными вопросами лист.
«Испытываете ли вы сексуальное влечение к противоположному полу?»
«Как часто Вы онанируете?»
«И удачно?»
Саске нервно потер виски и сосредоточенно уставился на листок, словно от его пристального взгляда непристойные вопросы должны были рассыпаться на иероглифы и как по волшебству воссоединиться в нормальный тест.
Однако ничего подобного не происходило.
Саске покосился на своего соседа слева. Неизвестный шиноби в черных очках с лицом, почти полностью скрытым капюшоном. Сосед справа? Шикамару.
- Эй? – Шепотом окликнул Учиха.
Главный лентяй деревни апатично зевнул и, каждым своим движеньем очень напоминая сомнамбулу, повернулся к Саске.
- Здесь каждый раз такие вопросы? – Поинтересовался Учиха.
В конце концов, разве могли нормальные люди каждый раз описывать в поле для ответа свои тайные сексуальные фантазии (вопрос № 12)?
- Да. – Шикамару вновь зевнул, отчего его «да» приобрело оттенок безысходности. – Каждый раз. Только формулировка другая.
- И каждый раз все…абсолютно все отвечают?
Информатор безразлично пожал плечами.
- Попробуй тут не ответь. Обязаловка.
Так ненавязчиво была уничтожена в Саске последняя капля веры в светлый образ родной деревни.
Он вернулся к изучению опросника…
«Вы когда-нибудь испытывали сексуальное влечение к собственному полу?», «Как часто Вы думали о своем лучшем друге(для мужчин)\подруге(для женщин) как о сексуальном объекте?», «Как часто Вы мастурбировали, думая о своем лучшем друге(для мужчин)\подруге(для женщин)?», «Как часто Вы…» - Стоп!
Саске пробежался быстрым взглядом по всему опроснику. Двадцать два вопроса, и только три из них посвящены гетеросексуальным отношениям. Саске нахмурился.
Фраза «лучший друг» фигурировала в пятнадцати вопросах, и еще в четырех – подразумевалась. Саске задумался.
Варианты ответов тоже были весьма необычны…
«Вы часто мечтаете о своем лучшем друге?»
1) Да; 2) Часто; 3) Вы правы!
А еще опросник ему дала далеко не возглавляющая инновационный процесс Шизуне, а неожиданно вызвавшийся помочь ей…
Саске поднял глаза и хмуро поглядел в сторону солнечно-яркой шевелюры Узумаки Наруто.
Голова, обладающая сим достоянием, некоторое время писала спокойно, гораздо более продолжительное время глазела по сторонам и кому-то кивала, а под конец данного ритуала повернулась в сторону Саске.
На какую-то долю секунды Учиха узрел в насыщенно голубых глазах детский задор, счастье мирового масштаба и святую уверенность в том, что их обладателя не вычислят.
Саске устало вздохнул и взялся за карандаш.
Ни один из вопросов не остался без внимания, а в том единственном из них, где был необходим распространенный ответ, появилась замечательная история о том, как он хочет быть изнасилован Райкаге, его братом и (желательно) Восьмихвостым.
Завершив сей труд, Саске удовлетворенно просмотрел весь опросник и в правом верхнем углу, в рамке для имени тестируемого, написал, старательно кривя иероглифы: «Узумаки Наруто».
О скромной девичьей любви.
Каруи/Наруто.
Каруи/Наруто.
Каруи/Наруто.
Что произошло, Наруто так и не понял. Они с Саске только-только свернули за угол огромной центральной улицы деревни, как пред его носом мелькнуло аппетитно свежее митараши-данго*, а под его ногами - нечто смутно серое и чем-то напоминающее женскую ногу, обо что он, Наруто, и запнулся. Паденье вышло весьма неудачным: данго было свежим настолько, что обожгло сиропом его нос. Последствия падения тоже не прельщали…
- Черт! Ты посмотри, идиот, что ты наделал? – Голос, знакомый Узумаки до ноющей боли нижней челюсти, зазвенел в ушах.
- Извини. – Пробормотал он по инерции, не очень хорошо разбирая свои же слова после столь безжалостной шумовой атаки. – Извини. – На всякий случай повторил, не понимая при этом, за что конкретно извиняется.
Свыше послышалось пренебрежительное фырканье.
Он поднял глаза. Прямо на него смотрел суровый женский бюст, облаченный в светло-серый чунинский жилет Скрытого Облака и слегка сдобренный сладким сиропом и ошметками шариков данго. Он поднял голову… Прямо на него глядели разъяренные золотисто-желтые глаза куноичи из команды Кумокагуре, что еще во времена отступничества Учихи Саске направили в их деревню по душу все того же Учихи Саске.
Наруто свел к переносице светлые брови, явив миру саму задумчивость, и сосредоточенно уставился на девушку. Как ее звали? Он забыл. (Да еще и не знал). На языке отчего-то вертелось «Омои», и Наруто, всегда искренне доверяющий своей интуиции, открыл было рот, чтобы сгладить неприятное впечатление гостьи своей феноменальной памятью, как вдруг девушка спросила:
- Ты за мной следишь?
- Что?..
Гостья раздраженно щелкнула языком и грозно оглядела Узумаки с головы до пят. Затем она перевела взгляд на его спутника, после чего вопрос преобразовался в утверждение.
- Ты за мной следишь!
- Вовсе нет! – Воскликнул Наруто.
- Нет? Отлично. Давай-ка посчитаем. Сколько раз мы с тобой якобы случайно столкнулись на улице? – Она резко вздернула руку, и Наруто отшатнулся, задним умом чуя, что она собирается его ударить. Однако вместо этого она, перечисляя их «якобы случайные» встречи, начала загибать пальцы. – У лавки с порно-журналами – раз. У лавки с раменом – два. У резиденции – три. И еще четыре раза – у туалета!
Наруто подавленно глядел себе под ноги. Он был невиновен, но разве можно было поверить в это после стольких неопровержимых доказательств?
Внезапно голос подал молчавший до этого Саске.
- А что ты делала у лавки с порно-журналами?
Две головы тут же обернулись в его сторону, и ненадолго в воздухе повисло молчание. Затем агрессивно настроенная гостья Конохи начала как-то странно дергаться и хватать ртом воздух, вероятно, пытаясь что-то сказать.
Наконец, ей это удалось:
- Намекаешь на то, что это я следила за вами?..
Ее голос был тих и спокоен. Прямо как море перед бурей.
- Ах ты нахал! – Сверкнула первая молния над безмятежной морской гладью, и куноичи, по-мужски замахнувшись, залепила нахалу звонкую пощечину.
Нахалом при этом почему-то оказался Наруто…
Героическая воительница, тем временем, прошествовала мимо застывшего от внезапности и экспрессивности момента Учихи Саске, негромко разглагольствуя на тему «не меняющихся ублюдков-отступников». Свернула за угол. И замерла.
…Ладонь горела от полного страсти удара, где-то на запачканном сладким сиропом жилете наверняка остался отпечаток узумаковского носа. Жизнь была прекрасна!
Гостья из Скрытого Облака, более известная миру как Каруи, залилась пунцовым румянцем и, мечтательно улыбнувшись, прислонилась к прохладной бетонной стене углового магазинчика. Затем, впрочем, резко одернула себя и напрягла слух.
Где-то за поворотом Наруто жалостливо рассказывал Саске о том, что он и не думал за ней следить.
- … если мы еще раз столкнемся, она меня убьет, точно говорю. – Пессимистично закончил он.
- Ну… - протянул Саске в задумчивости. – Может, тогда пойдем на полигоны? Туда-то она точно не забредет, ей просто незачем.
Каруи снисходительно улыбнулась.
«Какие наивные».
_______________________________________________
*Митараши-данго - разновидность данго; рисовые шарики, облитые сладким сиропом. Анко назвали в их честь. Спешу сделать чистосердечное признание: я не знаю, какой род носит слово «данго». Обычно я проверяю такие вещи (долго и мучительно) в виртуальных словарях, но понятное дело, никакого «данго» в словаре не оказалось. Так что гадал я сам. Были два варианта: либо «данго» - рисовые шарики, они; либо «данго» - блюдо, оно. Я выбрал второе (скорее, из-за того, что в русском языке это логичнее). Если ошибся, извините.
суббота, 17 июля 2010
19:53
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
вторник, 06 июля 2010
"Рана"
(Kizu)
(Kizu)
Художник: Emi (10 Rankai)
_______________________________
Если в переводе вы заметите опечатки, пожалуйста, сообщите мне.
суббота, 03 июля 2010
03:51
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
понедельник, 28 июня 2010
Можно с уверенностью сказать… не прошло и полгода (правда, не прошло! Я посчитал).
Пейринг: Конохомару/Саске (в моральном плане), Саска/Конохомару (в вашем любимом плане), саке/Цунаде и Жаркое солнце Суны/Наруто (BDSM)
- Саске! – Прогремел дерзкий голос за спиною Учихи.
Прохладный утренний ветер гнал высокие облака. Серая пыль, клубясь, уносилась по широкой пустынной дороге.
Саске, лишь услышав свое имя, замер.
- Снова ты. – Обронил он. Слова, не окрашенные ни злобой, ни теплом. Пустые.
Сзади послышалось сдавленное обидой дыхание.
- Я никогда не сдамся!
Измученно вздохнув, Саске обернулся.
- Конохомару, честно… ты достал!
Вижу, вас стало несколько больше. Приятно. Особенно с учетом того, что дневник практически заглох. Здравствуйте те, кого не видел раньше. И спасибо.
Думаю, теперь буду появляться почаще и добавлять записи, не ограниченные одной лишь темой «фанфики». Ну а пока… фанфики. Не хотелось возвращаться с пустыми руками, поэтому настрочил фик-однодневку. Написанный под настроение, можно даже сказать – на скорую руку. Такие не перечитывают, но, надеюсь, сегодня он вас порадует.
Итак...
Повесть о том, к чему может привести обучение у Орочимару.
Думаю, теперь буду появляться почаще и добавлять записи, не ограниченные одной лишь темой «фанфики». Ну а пока… фанфики. Не хотелось возвращаться с пустыми руками, поэтому настрочил фик-однодневку. Написанный под настроение, можно даже сказать – на скорую руку. Такие не перечитывают, но, надеюсь, сегодня он вас порадует.
Итак...
Пейринг: Конохомару/Саске (в моральном плане), Саска/Конохомару (в вашем любимом плане), саке/Цунаде и Жаркое солнце Суны/Наруто (BDSM)
_________________
- Саске! – Прогремел дерзкий голос за спиною Учихи.
Прохладный утренний ветер гнал высокие облака. Серая пыль, клубясь, уносилась по широкой пустынной дороге.
Саске, лишь услышав свое имя, замер.
- Снова ты. – Обронил он. Слова, не окрашенные ни злобой, ни теплом. Пустые.
Сзади послышалось сдавленное обидой дыхание.
- Я никогда не сдамся!
Измученно вздохнув, Саске обернулся.
- Конохомару, честно… ты достал!
Сыграем?